Андрей Таманцев - Гонки на выживание

Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.

— Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, — вдруг вспомнил Боцман. — Ни копейки не осталось.

— Не гони печаль, — оборвал его Пастух и нервно потер щеку. — Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.

Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал… — Не берет трубку.

— Как поступим? — спросил Док.

— Ну а что, собственно? — пожал плечами Пастух. — Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать… — Однако опасно шибко, начальник, — с «чукотским» акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.

— А что теперь не опасно? Выхода нет, — покачал головой Пастух.

Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.

— Ну что? — вздохнул Док. — Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после… Ну, присели на дорожку.

Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики… Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко… Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.

Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.

Пастух встал.

— Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.

— Слушай, Боцман, — сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, — ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?

— Что я, считал? — пожал плечами Хохлов. — Раз двадцать, может. Улетал, прилетал… Ты это к чему?

— А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах «леви-страус»?

— Эх, — стукнул себя по лбу Боцман, — что же делать?

— Как говорит Артист, «за что люблю я наши времена»… Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем… Знаю я один такой неприметный магазинчик.

Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.

Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.

— Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.

И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.

Пастух поднес ее к глазам.

— Вот так клюква, блин! — Он вытащил булавку. — Вот ведь как интересно.

— Думаешь, «клоп»? — спросил Боцман.

— И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.

Он напряг память, но ничего в голову не приходило.

— А ну подожди, — сказал Пастух и снова надел эту куртку. — Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.

И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью — он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.

— Вспомнил! — воскликнул Пастух. — Это тот, с «мицубиси», который встретил нас. И думать нечего — он!

— Что теперь делать с ней? — спросил Боцман.

— А ничего.

Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.

Через пять минут они оба были облачены в такую обычную теперь в городе военизированную камуфляжную форму — удобные пятнисто-зеленые одеяния и высокие ботинки, в которых оба сразу почувствовали себя уверенно.

— Неплохо, — сказал Боцман, придирчиво разглядывая друга. — Ты даже слегка смахиваешь, Серега, на военного человека.

— Служил когда-то, — кивнул Пастух. — Пришлось.

— Одно паршиво, — сказал Боцман, — новье. За километр видать.

— Ну эт-то мы щас исправим, — сказал Пастухов. — Айда, обомнем маленько.

Тот, кто увидел бы их через пару минут, наверняка решил бы, что у них с головами нешуточные проблемы.

Уединившись в темном пыльном подъезде, два совершенно трезвых молодых человека деловито боролись, сосредоточенно катались по площадке, вставали на ноги, отряхивались, обрызгивали друг друга из большущей бутыли минеральной водой «Вера» и вновь катались по полу, а затем подходили к замызганному окну и критически разглядывали друг друга.