Николай Чергинец - Русское братство

Степаненко нагнулся над первом трупом. В широко раскрытых глазах застыл вселенский ужас. Крохотный ручеек крови сполз с округлого подбородка.

Степаненко попробовал вырвать из руки убитого нож. Мертвая хватка. Пришлось отгибать палец за пальцем. Нож показался ему очень красивым.

«Подарю Евстигнееву… Он коллекционирует…»

Возле второго трупа стоял тошнотворный запах крови и почему-то мочи. Пули всех трех выстрелов попали в бандита. Две из них в грудь, одна в пах… Потому-то и пахло свежей мочой, хотя негодяй был уже мертв.

Степаненко повернулся и медленно пошел между деревьев. Он шел наугад, не ориентируясь. Ему было все равно куда идти.

Лишь через три часа Олег Евстигнеев обнаружил майора ФСБ на берегу лесной речки. Степаненко сидел по топляке, опустив ступни в ледяную воду и горько рыдал. Рядом на обомшелом камне лежали пистолет и нож с белой костяной ручкой…

Несколько суток Степаненко отлеживался на квартире у Евстигнеева. Потом настоял на том, чтобы Олег отвез его домой, на собственную квартиру. Евстигнеев ни на минуту не покидал его одного. Еще через день в квартире раздался телефонный звонок. Олег поднял трубку, сказал только одно слово: «Дома» и подал трубку Максиму.

— Тебя, начальство…

— Степаненко слушает, — хриплым, не своим голосом проговорил Максим.

— А, объявился, герой, твою мать, — раздался спокойный голос начальника управления. — Сам заявление напишешь или как?

— Я напишу рапорт…

— Нахрен он кому нужен, твой рапорт. После того, как твоя рожа появилась на экране…

— Товарищ полковник…

— Я уже тебе не товарищ и не полковник… Впрочем, давай как положено, напиши и рапорт… Так скорее будет. Можешь сразу в суд подать за незаконное увольнение… У нас вроде демократия, чего уж там. Добивайся правды в высших инстанциях, раструби о своем промахе во всех газетах… Нынче это модно — чуть что, сразу права качать.

— Пока вы не выслушали моих объяснений…

— Эх, Максим, Максим, тебе цены не было, — со вздохом прервал его полковник, — и что тебе вздумалось в самодельщину броситься? Попала шлея под хвост — и нет работника. Тебе еще Саша Зданович фитиль вставит. Ему журналисты проходу из-за твоей так называемой пресс-конференции не дают…

Степаненко бросил трубку и с трудом доковылял до дивана.

— Ты не бери в голову, — бурчал Евстигнеев. — Ну и уволят. Ну и что? Льготы потерял? Выслугу? Хрен с ними, с льготами… Ладно, я сяду за компьютер, а ты диктуй свой рапорт…

— Куда я теперь? — с трудом выговорил Степаненко. — Все шло как по маслу… Боролся против сект, дело с масонами раскрутил, с убийством Каталова. А сколько более мелких, казалось бы, ничего не значащих дел… Был на хорошем счету… И что теперь? Хорошо, если скажут подавать в отставку?! Нет, вышвырнут, как щенка…

— Мы еще поборемся, — заявил Евстигнеев. — Статья о Рогожцеве готова… Осталось уточнить кое-какие детали… Нельзя сидеть и ждать, когда тебя завалят дерьмом выше головы.

На следующий день Степаненко передал свой многостраничный рапорт начальнику, повернулся, чтобы идти, но услышал негромкое:

— Куда ты?

Степаненко остановился. Полковник указал ему на стул:

— Садись.

Степаненко уселся. Начальник, поправив очки, взял его рапорт, прошелся по кабинету, остановился возле окна, под которым на низеньком столике стоял какой-то аппарат.

— Ты знаешь, что это за штукенция? — спросил он, осторожно касаясь аппарата.

Степаненко увидел под столом пластиковый контейнер с белым порошком.

— Уничтожитель бумаг?

— Да, его еще называют убийцей ненужных бумаг…

Начальник снял с рапорта скрепку, сунул листы в раскрытый зев аппарата.

— «Пэйпа монстр». Пятый уровень секретности: за минуту семьдесят листов мелет на муку.

Степаненко не видел, как палец начальника коснулся кнопки. Раздалось жужжание. За несколько секунд его рапорт превратился в кучку раздробленной целлюлозы.

— А теперь пошли.

Они шли по длинному, мрачному коридору. Ноги мягко уходили в глубокий ворс красных, с цветами по краям, дорожек. Судя по узору, ковровым дорожкам было лет сорок. Но они выглядели как новенькие. В коридор не попадал прямой солнечный свет, по нему редко ходили.

Справа и слева линейно-точно тянулись желтые полированные панели и двери. Максим заметил: полковник косится, не пропуская взглядом ни одного номера комнат, словно дверь, возле которой мог остановиться полковник, могла выскочить из всякого порядка и очутиться перед ним нежданно. Но тут на дверях вовсе исчезли номера — на одной, другой, третьей — полковник невольно замедлил шаги.