— Мы должны выжечь эту погань к черту! — рявкнул Стоукли. — Показать, кто мы на самом деле.
— Верно, Стоук! Твою мать, да на одного вертухая приходится пятьдесят наших! — Это Риид, один из радикальных сторонников Джонсона.
— Ерунда, — возразил Майрс. — Они вызовут Национальную Гвардию, а те подстрелят как куропаток человек десять-двадцать, и мы поползем по камерам на наших сраных коленках.
— Только не надо говорить о коленках, — угрожающе посоветовал Стоукли.
Но Майрс, как человек бывалый, продолжил:
— А какая разница? Ладно, не на коленках. Мы пожжем их, и некоторым из нас удастся умереть стоя, а не на коленях. Верно говорит Уилсон — это только даст им повод вколотить нас в землю и заявить на весь мир, что мы всего лишь животные, что и требовалось доказать.
— Уилсона здесь нет. Он-то не парится с нами в камерах!..
Все присутствующие молча взглянули на Джонсона. Затем Майрс произнес:
— Ему очень сильно досталось, Стоук.
Стоукли опустил голову и сделал долгий выдох, пару раз моргнул и ответил:
— Я просто хочу послать им такую петицию, какую они никогда не забудут.
Майрс негромко сказал, пряча горечь в глазах:
— „Нигеры На Тропе Войны“ — это все, что они поймут. Всем на все насрать, Стоук.
Стоукли треснул кулаком по столу.
— А вот мне не насрать! — рыкнул он и закрыл глаза. Мускулы его шеи напряглись, как струны. Открыв глаза, он уставился невидящим взглядом на сырые бобы и рыбные палочки в своей тарелке.
Майрс протянул руку и положил ее на стиснутый кулак Джонсона:
— Мы это знаем, друг. Именно поэтому ты нужен нам живой и здоровый, чтобы сплотить вокруг себя братков, чего ты никак не сможешь сделать из могилы или из штрафного изолятора.
Над столом повисло молчание. О жратве все забыли. Клод из солидарности тоже отложил вилку. Он никак не мог взглянуть на происходящее глазами окружающих. Может, стоило бы принимать дела земляков поближе к сердцу, но больше всего ему хотелось выбраться отсюда, а Хоббс, каким бы сукиным сыном он ни был, обещал дать ему шанс. Возможность сидеть в баре у Альфонсо и потягивать через соломинку „Уан Хандред Пайперс“… Клода здорово смутила расовая ненависть, царившая в тюрьме. Это напоминало жару, в которой все они жили: постоянное и всепроникающее напряжение, все научились принимать его как должное и забыли о нем до той поры, пока какое-то из ряда вон выходящее событие не заставит все противостоящие стороны разрядиться в свирепом насилии. Клоду делалось особенно не по себе оттого, что он успел пожить по обе стороны демаркационной линии. Он не интересовался политикой; конечно, в „Зеленой Речке“ хватало выродков, но большая часть зэков была обычными парнями. Конечно, в блоке „B“ редко можно было услышать „Уэйлон Дженнингз“, а в блоке „D“ не крутили записи рэпа, но в основном темы для разговоров во время ленча были общие: баскетбол, бабы, боли в спине, апелляции, вести из дома, байки про секс и драки, как правило, щедро расцвеченные воображением собеседников. Никакой вроде бы разницы между людьми, но вот однажды ты выходишь во двор и видишь, что мексиканцы и братки по крови стоят, набычившись, друг против друга, и нужно быстро к кому-то присоединяться.
По словам Рея Клейна, дружба с которым была для Клода, тогда еще Клодины, отдушиной в жизни, виной всему стадный инстинкт. Клейн пояснил, что инстинкт этот примитивный и таинственный, но тем не менее глубокий: доставшийся человеку в наследство от животного механизм выживания или что-то в этом роде. По природе своей люди — животные стадные. И пока все живут хорошо, цивилизованно и безопасно, распевать „Мы Есть Сам Мир“ легко. Но как только дела становятся крутыми, нутро подсказывает, что, если ты не хочешь, чтобы тебе отрезали яйца, а то и голову, поторопись присоединиться к своим. Еще Клейн сказал, что разделение вовсе не обязательно происходит по расовому признаку: стоит посмотреть, например, на Ближний Восток, где мусульмане режут мусульман, или на Южную Африку, где черные бьют черных. Да что далеко ходить — а гражданская война в самой Америке? Племена, одним словом. Старые племена и новые племена. Теоретически отдельно взятой личности так выжить проще. На практике же это оборачивается горами трупов.
Клод обвел взглядом своих соседей по столу и лишний раз убедился, что не чувствует себя в безопасности и не ощущает голоса крови. Еще бы: полумужчина, полубелый, получерный; не удивительно, что все шишки на него.
Читать дальше