Юрий Ищенко - Черный альпинист

А затем появилась Марина. Ей повезло, приехала позже, не потревожила и не помешала, нашла Тахира, когда он уже стоял за оградой, вроде бы готовый уходить. Курил.

— А, и ты сюда пожаловала… — сказал равнодушно.

— Здравствуй, это могила твоего отца?

— Да. Надписывать нельзя, обычай такой. Там он, внизу, сидит вот так, согнувшись, совсем еще целый. Как живой, — он зачем-то показал ей, как сидит в яме отец.

— Я нашла могилу своей матери, только что…

Он, будучи сейчас открытым горю и смерти, отреагировал:

— У тебя здесь мать? Ты говорила, что ничего о ней не знаешь.

— Да врала я, стыдилась. Она же отказница, оставила меня в детдоме. То ли сама захотела, то ли по требованию отца. Надеюсь, что из-за отца. Надо же мне хоть кого-то уважать и любить.

— А что ты о матери знаешь?

— Ничего, почти ничего. Отца знаю и ненавижу, он спился, совсем мразью стал. Ну ты в курсе, деньги ему посылаю. Когда мне шестнадцать исполнилось, спортсменкой и чемпионкой стала, он в детдом заявился. О себе, о матери рассказывал. А она с ума сошла вскоре после родов, когда одна оказалась, может быть, себе не простила. И вот нашла могилу, знала, что здесь. В девяностом умерла. Запущенная. — Марина показала руки, вымазанные землей: — Вот, прибрать попыталась.

Помолчали. Она тоже закурила. Тахир отошел к скамейке на соседней могиле и жестом пригласил присесть.

— Знаешь, до меня теперь дошло, в каком я смешном положении. Я не владею ни одним языком настолько хорошо, чтобы выразить себя, — сказал он неожиданно, посмотрел, словно ожидая, что рассмеется. — Не нахожу точных слов. Знаю уйгурский, но на бытовом, детском уровне. Знаю русский, но как-то его не чувствую, это неродное что-то. Ну, скверно знаю английский и немецкий… Будто немой, иногда надо что-то сказать, а не могу, не нахожу. Скажу — не то, неправильно, совсем не в ту сторону. Как калека — ползет на культях, а мечтает бегать.

— Тахир, для меня вообще поразительно, что ты задумываешься над такими вещами, — сказала Марина.

— Когда тебя интересовало, о чем я думаю? Я тебя любил, а ты меня никогда, — убежденно сказал ей муж.

— Наверное, так, — согласилась она.

— Мне часто казалось, что ты видишь во мне лошадь. Злую, — добавил непонятно Тахир. — Вряд ли мы когда-нибудь еще сойдемся. Я завтра попрошу тут, кого надо, развод оформить. Я не умею забывать, сама знаешь. За обиды всегда мщу, это плохо, отец бы отругал, но измениться пока не могу. Я бы, как твой Отелло, сейчас тебя задушил, будь моя воля.

— Знаю, — сказала Марина.

— Вины во мне не меньше, а больше, это и удерживает. И здесь не успокоюсь, сразу новая работа, завтра в командировку уеду. Тебе тут опасно оставаться. У тебя сейчас все нормально, эксцессов еще не было?

Марина отрицательно покачала головой.

— Ты не бойся за Тимурку, пока ему безопасней будет у матери, в Чилике, или даже в Китае, здесь за границей наши родственники живут. Но она сына тебе вернет. Я пока не знаю, как со мной будет… Воспитай его, чтобы знал, что он уйгур и отец его тоже уйгур, ладно?

— Может быть, все так и будет, — сказала ему Марина.

— Хорошо, я рад, что не ругались. Помощь тебе и мать и брат окажут. Деньги все у матери, бери всегда, сколько надо. В Москву хотя бы год не езди, поверь, там тебе очень опасно. А теперь иди, я хочу помолиться, — закончил Тахир.

— Хорошо, я пойду, — она встала и, не оглядываясь, пошла в глубь кладбища.

Тахир тяжело встал, проводил взглядом, опустился на колени и склонился в поклоне. В кармане была бумажка с поминальной молитвой на арабском языке, мать дала. Но ему не хотелось впустую произносить непонятные звуки. Мысленно сказал, что мог.

— Эй, Тахир, соболезную в горе, — сказали в спину.

Тахир с колен разогнулся, посмотрел в ту сторону, — на ограду навалился парень, здоровый, «черный», заросший кучерявой бородой по глаза.

Наконец, узнал. Это был Ориф, одноклассник, ставший вором. Пока Тахир работал ментом, они пару раз цапались, — сначала пожалел, простил, потом юному менту Нугманову пришлось проклинать себя за жалость. Но взять тогда Орифа за грабеж с избиением не удалось. В общем, плохой гость к могиле пожаловал.

— Чего тебе? — спросил у азербайджанца.

— Узнал? Я твоего отца уважал, хотя он на своем складе в ЦУМе скромнягой был, совсем мало тащил. Дел ни с кем не крутил, глупый. Но слово держал. Поэтому, видишь, тебе не мешал с ним проститься. Теперь пойдем, люди хотят с тобой говорить.

— Зачем и кто хочет? — Тахир уже встал, но идти не спешил.