Юрий Ищенко - Черный альпинист

Но он попытался туда пойти. По той же тропе, что и утром, даже с фонарем. Бежать не мог, шел с трудом. Ныли при толчках от неровностей ребра, хромал на обе ноги, от выпитого плохо сохранял равновесие. И чем круче наверх загибалась тропа, тем чаще он поскальзывался, падал, съезжал вниз на спине или кубарем. Спотыкался о злобные, неразличимые сейчас корни елей. Ветки с иглами хлестали по лицу, выбивая царапины и слезы. И спустя полчаса он сдался, повернул назад. А что делать? Кричать? Так он кричал. Выть — выл от беспомощности. Где его девушка, с кем, как, зачем? Проклятый склон, проклятые елки, проклятая мокрая трава. Он промок уже по пояс, извозился в земле, и это его лучший наряд.

Тахир покурил в березняке, все еще надеясь, что вдруг выскочат со склона парни и девушки, среди них Маринка, беззаботная, веселая, ему обрадуется. На турбазе стихало веселье, хотя огни буйно и радостно сияли еще; пока никто не спал, но все уединялись вкусить запретных радостей. Он замерз, сигарета прямо в руках отсырела и рассыпалась. Он встал и пошел в номер, завернулся во все одеяла, голым, потому что и одежда отсырела (даже та, что в номере оставалась), окна-то забыл закрыть, И заснул. И снова снились какие-то кошмары.

А Марина и не пошла бы на водопад, если бы не Сашка. Ей объяснили, что «богам» полагается до утра веселиться отдельно. Компания пошла вверх по речке, метров на двести от турбазы. Разбили костер, выпивали, ужинали. Гимнастка Галина, которая на самом деле должна была стать Тянь-Шаньской Девой, взяла гитару и пела очень красиво, будто на эстраде:

Марина так поразилась песне, что расцеловала Галю. Та хохотала, кричала: «Напилась, девка!». А Сашка тоже пел что-то, и припев жутко понравился Марине, она его про себя потом час еще твердила:

Но она беспокоилась и о Тахире, вспоминала его, избитого, пьяного, у него руки от злости или обид дрожали. Он вообще такой — дикий, страшный, и работа у него страшная. А здесь такие милые люди. Вон старик Евсей, которого жутко уважают, привалился к камню, слушает и покуривает. На нее почему-то сердито глядит. Потом встал, оглядел всех, сказал: «Прощевайте» — и побрел куда-то. Она уже слышала, что он совсем один, сказали еще, что Сашка у него вместо сына.

А Сашка вдруг не дал ни ей, ни остальным расслабиться, закрутил веселье по новой. Сперва достал пачку «Беломора», все заохали, а он сказал:

— Вот, неделю назад в киргизских горах урожай снял. Такие кущи конопли обнаружил!

Из пачки расхватали папиросы, и ей тоже пару раз дали затянуться. Она впервые в жизни анашу курила. Сашка тоже курил, глубоко затягиваясь и задерживая дыхание, ей улыбался. Вскочил на ноги, закричал:

— На водопад!

— На водопад! Купаться! Ура! — закричали все, вскочили и побежали куда-то. И ее девчонки под руки потащили. И Марине тоже хотелось веселья, много, еще больше, так вокруг было весело, а маленький трезвый голосок внутри почти заткнулся. Она, запыхавшись, припустила последней, ужасаясь собственной смелости и ловкости: бежала и спускалась по обрывам и кручам, по незнакомой речке в темноте прыгала с камня на камень. Грохотали и шипели пенистые водовороты, она все-таки бухнулась в воду. Ее примеру последовали почему-то все: скидывали одежду и голыми прыгали под грохочущий поток, в лунном свете все сияло и переливалось искрами. Она глазам не верила, — но все были голыми! Марина заспешила, вылезла, тоже догола разделась и бросилась в ледяную воду. Но ни капельки не мерзла. Пили еще вино, прямо под водопадом, кричали, дрались, брызгались, а потом вылезли на сухую траву. Обтерлись одеждой, включили чудную, с флейтами, музыку на прихваченном магнитофоне, стали скакать и плясать. Голыми, под луной, крича и напевая. А потом попадали и стали заниматься любовью. И ей достался Сашка.