Сергей Соболев - Бриллиантовый джокер

— На обьекте погашены все огни! — добавила скороговоркой Стася. — К доме, кажется, никого не осталось!

— Тогда… езжай за этим транспортом… и докладывай о всех переменах!

«Ниссан» проехал уже километров пятнадцать по каким-то местным шоссейкам, как вдруг Мажонас довольно резко дал по тормозам.

— Докладываю, командир! Ё-шик мать!..

— Ну?! — поторопил его Стас.

— «Цель» раздвоилась… чё теперь будем делать?!

Шуми не спалось. Вообще-то у него были стальные нервы. Он мог себе приказать уснуть, — как Штирлиц в «Семнадцати мгновениях» — и проснуться ровно в назначенное время. Но сегодня что-то не получалось дать себе такую «установку». Наверное, сказывалось нечеловеческое напряжение, испытываемое им на протяжении последней недели…

И еще — Чируха. Эта женщина, в какой-то степени заменившая ему мать, вела себя с каждым днем, с каждым часом, все более странно, все более непредсказуемо. С ней определенно было что-то не так, а временами — как он понял — у нее конкретно клинит мозги. Например, он не раз и не два слышал, как она с кем-то разговаривает. Нет, не с ним, не с Йозасом, а с кем-то, кого могла видеть только она одна. В такие моменты Чируха говорит на каком-то тарабарском наречии, на диковинной смеси литовского, русского, немецкого и — кажется — цыганского языков. С кем говорит — поди-ка разбери. То ли сама с собой, то ли с какими-то тенями прошлого…

Такое с ней и прежде случалось, но — как бы — в форме непродолжительных по времени приступов. Однажды, будучи еще пацаном, Шуми стал невольным свидетелем одного из таких изрядно напугавших его случаев. На краю рощи, — той самой, где оборудован тайный схрон — стоял проржавевший остов «виллиса», который впоследствии вывезли и сдали на металлолом. Йозас уже в ту пору любил возиться с железками. Помнится, он залез под машину и пытался при помощи подручных инструментов снять тормозные колодки и аммортизаторы. Мимо, не заметив его, прошла Чируха. А через минуту он услышал доносящийся из леса вой — женщина именно завывала, а не плакала навзрыд, как это бывает с человеком, у которого случилось большое горе… Шуми выбрался из-под железки и побежал на звук. Он нашел Чируху в этом лесочке — как раз там, где нынче находится «свалка», маскирующая вход в тайный схрон. Женщина каталась по земле, рвала на себе волосы, и выла дурным голосом на всю округу…

Он тогда сильно испугался… и дал оттуда деру. Спустя какое-то время Чируха вернулась обратно в дом: она сделалась тихой, спокойной и, как ни в чем ни бывало, взялась хлопотать по хозяйству. Он хотел спросить, не заболела ли она часом, но поостерегся: Чируха, во-первых, имела острый, как бритва, язык, а во-вторых, чуть что не по ней, она хваталась за ремень, или — того хуже — норовила излупить «выблядка» розгами, как это водится со времен патриархальной древности…

— Млин! — вполголоса выругался Шуми. — Чируха?! Ну чё за дела? Чего ты бродишь по дому, как привидение! Бубнишь чё-то… вздыхаешь, как корова…спать мне не даешь!..

Он поднялся с лежака, обулся в кроссовки и прошел в горницу, откуда доносились женские всхлипы, перемежаемые тирадами на «тарабарском» языке. Чируха, сгорбившись по-старушечьи, сидела на лавке. Она была без плата; сплошь седая, какая-то всклокоченная, с ввалившимися, покрасневшими глазами и хрящеватым, загнувшимся, подобно клюву хищной птицы, носом. Более всего сейчас эта женщина походила на старую ведьму. Или, если угодно, на сумасшедшую старуху-колдунью…

На столе перед ней лежала рассыпанная колода карт. Чируха посмотрела на него долгим взглядом. Потом сказала своим скрипучим голосом:

— Раскинула на тебя карты, соколик. Плохо дело… сплошь черная масть! Уходить тебе надо, Йозас… пока еще не поздно.

— Не каркай… ведьма! — сердито сказал Шуми. — Лучше дай чё-нить пожрать… и чайник поставь!

Тоже мне… гадалка нашлась!

— Вот так и отец твой… в ту ночь… говорил…

— В какую еще ночь?! И чё он говорил?

— В ту ночь, когда он за «речку» собрался. Тогда еще кордона тут не было… шастали туда и сюда, как хотели! На моторке через речку переплыл, и ты уже у соседей! Ох, ох… детка… напрасно мы сюда Гену Цыгана привезли!.. Напрасно мы его тут прятали… Если б не это… может и не исчез бы, не пропал бы мой милёнок… да с концами!

Чируха протяжно застонала. Но потом все ж собралась с силами, встала, набрала в чайник воды и поставила на газовую комфорку. Йозас открыл холодильник, достал оттуда полкружка колбасы, сыр и кусок сливочного масла. Взял завернутый в рушничок каравай серого крестьянского хлеба — Чируха сама печет хлеб — и отрезал несколько ломтей, чтобы сделать бутерброды. Предстоит трудная ночь, надо как следует подкрепиться. Еще один день он отсидится на хуторе, а в следующую ночь уйдет к «соседям» (в Кёниге он арендует хату, там у него есть и денежная заначка, и второй комплект документов, за которые в свое время он отдал пять тысяч зеленью)… И после этого в ближайший год — а то и полтора — ноги его не будет в Литве: собственных сбережений ему хватит, чтобы прокантоваться где-то в Чехии или в Германии… Что же касается камушков, то он сейчас не намерен дербанить партию, потому что надо децал выждать, пока будет идти расследование. Контейнер тоже не будет с собой брать, ибо надо исключить малейший риск. Он спрячет «кейс» в окрестностях хутора и вернется за камнями, когда сам сочтет нужным. Ничего им не станется, «камушкам». Не зря ведь существует поговорка, что «бриллианты — это вечная ценность»…