Андрей Таманцев - Точка возврата

Между тем играет орган — кантор натаскивает молодого органиста. Посетителей всего двое, пожилая чета — женщина в черном, под вуалью, и ее муж, седой и строгий, — сосредоточенно молится на коленях у иконы Матки Боски, Божьей Матери.

Таким образом, еще одного посетителя никто не заметил, кроме ойтца Тадеуша. Это был пожилой, бедно, но аккуратно одетый мужчина. Он вошел со скромно опущенной головой, обмакнул пальцы в чашу со святой водой и перекрестился, а не стал сразу задирать голову, чтобы попытаться разглядеть древние фрески на высоких темных сводах. Сразу было видно, что это не праздный турист, а благоверный католик. Ступая бесшумно, чтоб не нарушить торжественности храмовой тишины, которую не разрывал даже орган, выводивший что-то негромко-печальное, старик направился к иконе Божьей Матери — очевидно было, что ему прекрасно известно, где в католических храмах обычно расположена такая икона. Ойтец Тадеуш, ревниво относящийся к каждому незнакомому посетителю, так как в каждом подозревал невежественного туриста, норовящего шляться по святыне в шляпе или устраивать экскурсионное мероприятие чуть не во время обедни, и нервно ожидающий наплыва кощунников, желающих поглазеть на папу, сразу расположился к незнакомцу. Он приблизился и спросил по-польски:

— Что пану угодно?

Старик сложил руки для благословения и, получив оное, ответил:

— Я зашел помолиться в главный храм всех католиков, живущих на восточных землях.

Он говорил по-польски, но с небольшим акцентом, кажется, русским. Ойтец Тадеуш было насторожился, но старик тут же рассеял его подозрения:

— Я приехал из Москвы, моя семья живет там уже больше ста лет. Редко даже удается поговорить с кем-нибудь на родном языке. Захотелось мне перед смертью все же увидеть самого папу, вот и приехал. И... вы не исповедуете меня, ойтец...

— Ойтец Тадеуш.

— Да, ойтец Тадеуш, я хоть и исповедовался перед отъездом, но боюсь, успел нагрешить в дороге...

Ойтец Тадеуш даже улыбнулся, что случалось с ним нечасто — хорошо было бы, если в все паломники были такие же скромные, интеллигентные и благочестивые, как этот старик. Тогда можно было бы не переживать, что кто-нибудь будет творить непотребное в костеле.

Они прошли в исповедальню, священник скрылся в кабинке, закрыл дверцы и привычно склонился к крупной решетке из красного дерева. Старик занял место по левую руку от ксендза, преклонил колени на специальную ступеньку, и исповедь началась.

Ну какие могут быть грехи у престарелого человека, который не утратил веру отцов! Ну, поругался в поезде с соседкой по купе, ну, начитался в дороге светских газет со скоромными текстами, такими, что плевался потом полдня, ну, неаккуратно, по его мнению, совершил в дороге утреннюю молитву. Все. Одна радость исповедовать таких старичков, не начинает болеть голова от набора страстей и пороков, присущих человеку нового поколения. Разумеется, ойтец Тадеуш тут же отпустил все грехи исповеднику и посоветовал купить недорогую индульгенцию, надо только дождаться, пока подойдет служка, торгующий в церковной лавке, тогда можно будет не исповедоваться на папской обедне, а сразу идти к причастию, а то, безусловно, в исповедальню будет страшная очередь. Старик выразил удовольствие в том, что Святая церковь возродила древний и полезный обычай: положил индульгенцию дома за образ Матки Боски и спишь спокойно — на неделю, а то на месяц вперед все грехи отпущены.

Священник лично, под руку проводил избавившегося от своих небольших грешков старика обратно к большой старинной иконе, благословил на молитву и удалился к себе, в дальнюю келью, оставив храм на попечение ойтца Чеслава — он как раз появился из прихрамовой пристройки.

В понедельник, двадцать пятого июня, утром на ковре кабинета генерала Комиссарова стояли два капитана — Сапогов и Сосенко. Генерал вертел в пальцах дорогую ручку. Ручка гнулась в его сильной руке, грозя сломаться в любую секунду. В углу кабинета, посасывая коктейль, невозмутимо заседал пан Моцар. Он, казалось, вовсе не смотрит на провинившихся офицеров. На самом деле он очень даже смотрел и мотал на ус. Через час ему предстояло делать подобную чистку и в рядах своей службы.

— Я сделаю вам подарок, — язвительно скрипел генерал. — Я подарю вам по листу чистой бумаги, потому что с сегодняшнего дня вы нищие и безработные. Так что купить бумаги, чтобы написать рапорт об отставке, у вас денег может и не хватить.