Леонид Словин: Пауки

В тот день случилось нечто подобное.

Отзвук только что закончившегося скандала еще звучал в моем коротком нелюбезном ответе, но обманчиво робкий девичий голосок мгновенно отреагировал:

— Может, я перезвоню позже?

— Какой смысл? Кто вы?

— Вас беспокоят из банка «Независимость»…

— Слушаю.

— Помощница президента банка Наташа…

Звучание речи не баловало переливами. Я внимательно вслушался. Я верю в то, что голос характеризует человека не меньше, чем физиономия.

Девичий голосок с придыханием был слишком тонок и преувеличенно робок, чтобы быть искренним.

—С вами сейчас будет говорить президент банка Лукашова Екатерина Дмитриевна…

В трубке щелкнуло.

—Здравствуйте… — Голос Лукашовой был оживлен и приятен. — Не знаю, сможете ли вы меня вспомнить. Нас познакомили на презентации программы «VIP»… С тех пор я постоянно слежу за вашими публикациями. Меня привлекает ваша информированность…

«Притвора… — Но я смягчился. — Может, в школе, в институте ты еще что-то читала… Сейчас-то у тебя при всем желании нет времени!»

Слышать такие слова все равно было лестно.

— Чувствуется, родное МВД не оставляет вас любовью…

— На словах, возможно.

— У нас есть для вас интересное предложение. Не могли бы вы заехать?

— С охотой.

— Как у вас, например, завтра? Скажем, в десять? Не возражаете? Помощник сейчас объяснит, как к нам добраться…

В тот день все как-то вместе сошлось. Одно к одному: скандал с главным редактором, молодой привлекательный голос президента банка…

Мулла, не прерываясь, читал молитвы.

О чем доселе неизвестном мог он сообщить Аллаху в связи с безвременной кончиной Камала Салахетдинова?

Покойный был круглый сирота откуда-то из предгорий Памира, проживший короткую шальную жизнь.

Был коронован на зоне, а потом землянут, ссучен. Говорили, что несправедливо. Обладая незаурядным природным умом, не имея образования, Камал Салахетдинов сосредоточил в своих руках мощную власть и огромный капитал. До последнего дня сохранил самые теснейшие связи с миром, который известен сегодня как международная организованная преступность…

Его расстреляли в упор у входа в небольшой кельнский ресторан, облюбованный для встреч так называемой российской мафией и потому пользующийся особенно дурной славой.

Причиной гибели Камала Салахетдинова были очень сложные проблемы, которые, как проклятие, переходили отныне к его преемнику Джамшиту и становились его собственными.

Церемония закончилась.

Участники траурного обряда в сопровождении бойцов из их личной охраны двинулись к выходу.

Здесь оказались и враги погибшего, несомненно причастные к его гибели: адвокат Ламм, Окунь, Ургин и, конечно, миллионер и авторитет О'Брайен, прибывший в окружении боевиков-южан…

Тяжело отрезонировал воздух — взлетала очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми.

Снег в Шереметьеве продолжал валить. Белейший, чистый, крупный…

Черный блестящий «линкольн», переоборудованный в катафалк, увозил бывшего главу совета директоров банка. Семья, родственники и мулла отъезжали вместе с ним.

Через два часа бренным останкам Камала Салахетдинова предстояло отбыть для захоронения на родину, ставшую теперь независимой страной.

Нам тоже пора было уезжать.

Секьюрити, несшие службу снаружи, создали «живой забор», закрыв собой Лукашову и Джамшита.

Преемники Камала Салахетдинова благополучно прошли к машине. Бандиты уже рассаживались по джипам.

Я поймал на себе мимолетный, внешне безразличный взгляд кавказца борцовского вида. Мы уже встречались несколько раз при весьма деликатных обстоятельствах.

Невольно я дотронулся до пистолета под мышкой.

Это был один из боевиков, отвечавший у них за службу безопасности О'Брайена и адвоката Ламма. Он меланхолично, не переставая, жевал.

Подошедший мулла что-то шепнул ему на ухо, не поднимая глаз.

Я догадался:

«Стрельба на сегодня отменена!»

Израильская зима была в разгаре.

Я сидел у окна в снятой мною небольшой квартирке в Южном Иерусалиме. Смотрел вдаль и чуть вверх.

Прямо передо мной красовалась вершина одного из иерусалимских холмов — Байт ва-Ган.

Ниже по склону двигались дорожно-строительные машины. Там прокладывали новое шоссе.

Стоял теплый зимний день. Чуть мягче обычного. Голубое, без единого облачка, небо. Зеленела трава.

Я вынул из стола бинокль, поднес к глазам. Оптика имела двадцатидвукратное увеличение.