Андрей Воронин - НАПЕРЕГОНКИ СО СМЕРТЬЮ

Наконец до Алины стал доходить смысл происходящего. Она поймала себя на мысли, что, кажется, понимает, зачем пришел сегодня Александр, и сердце ее забилось радостно и тревожно, то разливая в груди волнами жар, то замирая вдруг холодной ледышкой. Она поняла, как волнуется, в тот момент, когда не смогла поднять руку, чтобы поправить упавшую на лоб прядь волос.

А Банда продолжал как ни в чем не бывало, и только он один знал, чего ему это стоило:

- Владимир Александрович и Настасья Тимофеевна. Я… То есть мы с вашей дочерью, с Алиной, любим друг друга. Да. Я не представляю себе своей жизни без нее. И я пришел, чтобы просить руки вашей дочери.

И вдруг тишину нарушили всхлипывания Настасьи Тимофеевны. Слезы покатились у нее из глаз внезапно, и это были слезы радости. Материнским сердцем она сразу почувствовала, что этот парень заслуживает ее дочери, а она заслуживает его. Она предвидела, что нет смысла разлучать их.

Она была уверена, что они созданы друг для друга, и теперь свою радость, свое материнское счастье она выражала самой древней и самой надежной женской реакцией - слезами.

Ее всхлипывания будто оживили всех.

Алина бросилась успокаивать мать, а Банда наконец-то нашел в себе силы, чтобы взглянуть Владимиру Александровичу в глаза.

Он был поражен и убит холодным и суровым взглядом его глаз.

- Молодой человек, пройдемте в мой кабинет, там и поговорим более основательно.

- Папа! - все сразу слилось в этом вскрике Алины - радость и счастье, испуг и огорчение, тревога и надежда. Она не понимала такой реакции отца и стремилась хоть как-нибудь помешать ему сделать какой-то непоправимый, ужасный шаг.

Но сердце отца не дрогнуло.

- Пройдемте, молодой человек. Поговорим по-мужски, без присутствия женщин, - он кивнул в сторону своего кабинета и первым вошел в него, будто спасаясь от плача любимых женщин.

А плакали они теперь вдвоем, прижавшись друг к другу посередине комнаты.

Банда взглянул на них, не зная, чем им помочь, и обреченно шагнул за Владимиром Александровичем, плотно закрывая за собой двери.

- Садитесь, Александр, - указал ему отец Алины на кресло с высокой спинкой у журнального столика. - Располагайтесь, а я сейчас.

Он подошел к шкафу и, открыв дверцу бара, вытащил непочатую бутылку армянского коньяка и две рюмки. Затем поставил все это на журнальный столик и сам сел в кресло напротив парня.

- Давайте с вами выпьем за более тесное знакомство и поговорим о наших делах.

Голос его звучал спокойно и уверенно, и Банде почудилось в нем что-то угрожающее. Он весь внутренне сжался, будто готовясь к удару и мобилизуя все силы. Этот удар был из разряда смертельных, и только подготовившись к нему, можно было остаться в живых.

- Я за рулем, - попытался протестовать парень, но генерал лишь отмахнулся:

- Пятьдесят-сто граммов коньяка не пьянят, а лечат, приводя в норму и работу сердца, и работу мысли. Разве вы этого не замечали, молодой человек?

- Да, "пожалуй, вы правы, - Банда смирился с этим затягивавшимся вступлением, готовый теперь выслушать от Владимира Александровича все, что угодно.

- Так вот, Александр, - продолжил отец Алины, разливая коньяк по рюмкам, г Вы уверены в этом шаге, который собрались сделать, а частично уже сделали?

- Да, Владимир Александрович, я…

- Погодите, не перебивайте, - генерал сделал эффектную паузу - так старший по званию военный любит подчеркивать свое преимущество перед нижестоящим, и Банду почему-то сильно покоробила эта интонация. - А дочери вы уже предлагали выйти за вас?

- Да, мы любим друг друга, и она согласилась.

- Она согласилась! Вы слышали - она согласилась! - генерал залпом выпил рюмку и вдруг возвысил голос: - Да мне плевать, что она согласилась!

- Владимир Александрович, выслушайте…

- Нет уж! Выслушайте вы меня! Кто вы такой?

Вы готовы к семейной жизни? Вы готовы сделать мою единственную дочь счастливой?

- Да, я работаю, неплохо зарабатываю…

- У вас есть квартира?

- Нет, но…

- Ага! Значит, вы надеетесь переехать сюда?

- Что вы такое говорите?

- То, что думаю!

Разговор набирал совершенно невообразимые обороты, и Банда вдруг почувствовал свое бессилие что-либо изменить.

- Вы, молодой человек, может, и любите мою дочь, а может, и нет!

- Не смейте!

- Ох, оскорбился!

- Я вынужден уйти!

- Ладно, сядь, - он вдруг смягчился и снова налил себе коньяк. - Да выпей ты, черт возьми!

Банда схватил рюмку и осушил ее в мгновение ока, даже не почувствовав крепости напитка.