Феликс Кривин: Вокруг капусты

Нет на свете чудака
Своенравней и капризней.
Берегитесь мундштука,
Прожигательницы жизни!

У скрипки не хватает настроения,
А у кларнета — вдохновения,
Рояль сегодня что-то не звучит,
Не до игры расстроенной гитаре…
И только барабан восторженно стучит,
Поскольку он —
Всегда в ударе.

Развязный галстук весел и беспечен,
И жизнь его привольна и пестра:
Заглядывает в рюмку что ни вечер,
Болтается по скверам до утра,
Сидит на шее и забот не знает
И так в безделье проживает век…

Подумайте!
А ведь его хозяин
Вполне, вполне приличный человек!

Живут кошелка с кошельком,
Как голубок с голубкою.

С утра идут они рядком
На рынок за покупками.

(Походят по базару,
Присмотрятся к товару.

Почем редис,
Почем арбуз,
Узнают по пути.
Кошелка набирает груз,
А кошелек — плати:

И за томат,
И за чеснок,
И за отрезы шелка…
Когда ж пустует кошелек,
Пустует и кошелка.

Башмак храбрился:
«Что там слякоть,
И грязь,
И ливень,
И пороша!»
Но только с неба стало капать,
Он моментально сел в калошу.

Случайные проезжие
Любуются колодцем:
«Таких у нас на родине,
Пожалуй, не найдется.
В нем и воды не видно.
Вот это глубина!»

Но правда настоящая
Проезжим не видна.

Никто из местных жителей
Колодцем не любуется,
Им воду брать приходится
На самых дальних улицах.
Колодец неглубокий,
Заброшен много лет,
А что воды не видно, —
Ее в нем просто нет.

У старой печки не хватает тяги
К тому, чтоб жить своею теплотой.
Ее знобит, ей холодно, бедняге,
Она горит единственной мечтой.

Все ждет она, что в этом помещении,
Чтоб ей не приходилось мерзнуть впредь,
Поставят паровое отопление —
И сможет печка косточки погреть.

Пластинку взяли в оборот,
А ей все так же весело,
Она по-прежнему поет
Одну и ту же песенку.

Ее царапала игла,
Скребла до исступления —
И все ж пластинке не смогла
Испортить настроения.

Разъезжая в кармане своем персональном,
Авторучка увидела свет.
Побывала и в ближних районах и в дальних,
А вот проку от этого — нет.

Персональный карман, нужно прямо признаться,
Многим ручкам и дорог и мил.
Только следует с ним иногда расставаться,
Чтоб хотя бы набраться чернил.

Повесив медный нос,
Кран изливает душу.
Растроганный всерьёз,
Ушат развесил уши.

Стоит, разинув рот,
Понуро и убито
И горько слезы льет
На каменные плиты.

На кухне звон, кипенье, стук,
Потрескиванье и журчанье.
И только замкнутый сундук
Презрительно хранит молчанье.

Но ты на внешность не смотри
И не суди о нем с поспешностью:
Он совершенно пуст внутри
При всей своей солидной внешности.