Дмитрий Быков: Гражданин Поэт. 31 номер художественной самодеятельности

Умерьте раздраженье,
Заткните грозный глас!
Мы запрещаем вам служенье,
Мы запрещаем вам служенье,
Православье не для вас!

Из ваших протестов портрет неприглядный соткался:
Ругать посвященных осмелилась низшая каста!
Раскол, фанатизм, клевета, богохульство, сектантство.

Скандал! Скандал! На месте благостного роста
Бесстыдно воет ураган:
Рошаль, Рошаль, герой прославленный «Норд-Оста»,
Минсоцразвитье обругал!

Из них он сделал пугал,
Играя и шаля.
Его пора поставить в угол,
Его пора поставить в угол
И отшлепать Рошаля.

Мы так научились докладам, отчетам, доносам,
А он нас опять возвращает к свищам и поносам,
Больницам, интернам и прочим проклятым вопросам!

А вот, а вот премьер отметился в Госдуме,
Отчетом радуя умы,
И там, и там, в сплошном приветствующем шуме,
Как моль в наглаженном костюме,
Ему мешаем только мы.

Мы все, пока живые,
Из гущи, из толпы,
Все наши точки болевые,
Сынки и дочки молодые,
И больные, и попы!

Они уже все попилили, и все порешали,
И столько набрали лапши, чтоб делиться с ушами,
А мы, то есть все населенье, им так помешали —
Бюджетники, дети, старухи, солдаты, клошары,
Крестьяне, менты, пациенты, студенты, лошары,
Кавказцы, нацисты, манкурты, удмурты, Рошали…

Не жалею, не зову, не плачу,
Не веду войны за большинство.
Скоро я последний год растрачу
Царственного срока своего.

Но ведь жизнь не кончится на этом!
Думаю, немного погодя
Можно гражданином стать. Поэтом.
Можно – комментатором «Дождя».

В Сколково рассказывать студентам —
Хоть про независимость суда…
Я ведь был когда-то президентом.
Думаю, меня возьмут туда.

Можно и в баталиях журнальных.
Дать поупражняться голоску б…
Я теперь скупее стал в желаньях.
А когда я, впрочем, был не скуп?

Что я сделал, собственно, такого?
Чем отмечен наш полураспад?
Выпустил Бычкова? Снял Лужкова?
Моду ввел на Твиттер и айпад?

Я и сам не помню, что там было —
По большому счету все равно:
То ли техосмотр для педофила,
То ль кастрацию за казино…

Родина не слишком замечала
Эти фишки в собственном дому.
Все же знали с самого начала,
Для чего я нужен и кому.

Все прошло. Куда, скажи на милость?
Мало что осталось за душой.
Может, мне действительно приснилось
То, что я когда-то был большой?

Нет ответа моему незнанью.
Вот и вспоминаю, как во сне:
Я ль скакал весенней гулкой ранью
Или кто другой скакал на мне?

У Аль-Каиды крупный случился завал,
И великий триумф – у ковбоя.
Тот, кто спать не давал, кто все время взрывал,
Наконец не вернулся из боя.
Он грозил невпопад, на законы поклал,
Торговал наркотой и рабами,
Но по совести жалко – не знаю, как вам, —
Что теперь он достался Обаме.

И детали кровавые мир потрясут,
И момент подозрительный, странный…
Надо было, мне кажется, все-таки в суд —
Хоть в Гаагский, а лучше в Басманный.
– Что за пафосный бред! – Вы воскликнете вслух,
Пацифизма не вынеся на дух.
Неужели иссякнул наш доблестный дух,
Выражаемый только в парадах?!

Неужель нашей воинской славе кранты,
И знамена мы свесили набок,
И удел наш – народные типа фронты
С Надей Бабкиной, клянчащей бабок?!
– Разумеется, нет! – Я воскликну в ответ.
Мы бываем жестоки в реале.
Мы иных террористов по нескольку лет
И по нескольку раз убивали.