Александр Иванов - Плоды вдохновения

И где-то писатель Фирсов,
бумагу пером черня,
Был настолько любезен,
что вспомнил опять про меня.

Все барабанщики мира,
пока их носит земля,
Пьют за меня и Киплинга
капли Датского короля,

И сам Станислав Куняев,
как белый петух в вине
(Правда, красивый образ?),
речь ведет обо мне.

Мы с вами, мой друг, поэты,
мы с вами весельчаки;
Мы-то прекрасно знаем,
что это все – пустяки.

Кому-то из нас (подумаешь!)
не пить назавтра бульон…
Да здравствуют оптимисты!
Прощайте, месье Вийон!

Надоело на сушу
пялить сумрачный взор.
Просмоленную душу
манит водный простор.

Лягу в луже дорожной
среди белого дня.
И не жаль, что, возможно,
не похвалят меня.

А когда я на берег
выйду, песней звеня,
мореплаватель Беринг
бросит якорь. В меня.

Снятся мне
кандалы, баррикады, листовки,
пулеметы, декреты, клинки, сыпняки…
Вылезаю из ванны,
как будто из топки,
и повсюду мерещатся мне беляки.

Я на кухне своей без конца митингую,
под шрапнелью
за хлебом ползу по Москве,
в магазине последний патрон берегу я
и свободно живу без царя
в голове.

Зов эпохи крутой
почитая сигналом,
для бессмертья пишу между строк молоком,
потому что, квартиру считая централом,
каторжанским с женой
говорю языком.

Я и сам плоть от плоти фабричного люда,
зажимая в кармане
последний пятак,
каждый день атакую
буржуйские блюда
и шампанское гроблю, туды его так!

Мы себя не жалели.
И в юности пылкой
в семилетнюю школу ходили, как в бой.
Если надо,
сумеем поужинать
вилкой
и культурно
посуду убрать за собой.

Всю ночь я шевелил губами,
сучил ногами, пол дробя;
я мерзко выл, скрипел зубами, –
я перечитывал себя.

Я от стыда пылал, как спичка,
себя готов был разорвать.
Гори она огнем, привычка –
как заведенный, рифмовать!

Довольно, хватит! Слово чести,
я образ жизни изменю!
Да провалиться мне на месте,
когда хоть строчку сочиню!

Да будь я проклят, если сяду
опять за стол с пером в руке!
Чтоб выпить мне пол-литра яду,
чтоб утонуть мне в молоке!!

Глаза б вовеки не глядели
на этот ворох чепухи…
Но ежедневно, встав с постели,
я вновь сажусь писать стихи.

Кто-то что-то пишет где-то.
В голове темно.
Есть сюжет иль нет сюжета –
Это все равно.

Может, это? Нет, не это.
Но ведь и не то.
Не зима. Но и не лето.
Надевай пальто.

Акварельная картинка.
Серебрится лес.
Тихо крутится пластинка.
Я в себя залез.

Хорошо в себе! Конфета
Тает на губе.
Я лежу. Читаю Фета,
Надоев себе.

Кто-то в душу влез без мыла,
Значит, я поэт.
У попа была кобыла,
Впрочем, тоже нет.

Я пошевелил ногою.
Кот чихнул во тьме.
…У меня совсем другое
Было на уме.

Город спит и во сне улыбается,
В небе звезды мерцают, маня.
Александр Сергеевич
Мается –
В изголовье сидит у меня.

Посидел, помолчал, пригорюнился,
Головою курчавой трясет…
– Что, брат, Пушкин? – в сердцах говорю ему.
– Ничего, – молвит, – так как-то все…

Скушно, сударь. Куда бы полезнее
Почитать.
Где же книжка твоя?
Так-то, брат. В изголовье поэзии
Только звезды, да Туркин, да я.