Игорь Губерман: О выпивке, о Боге, о любви

Опять приходит ночь. Я снова пьян.
Как дивно это сделано в природе,
что музыка далёких фортепьян
к желанию напиться нас приводит.

День – царство зла. Но в час вечерний,
смывая зависть и коварство,
нам разливает виночерпий
добра и кротости лекарство.

Когда мы пьём, бутылка честно
теплом покоя дарит нас,
и мир становится на место,
остановив безумный пляс.

Я много лет себя искал
во многом множестве занятий
и вдруг нашёл: держа стакан
с подругой около кровати.

Люблю сидеть в уюте света,
вина, тепла и жирной утки,
где разглагольствуют эстеты,
а им внимают эстетутки.

Люблю в беседах элемент
судьбы миров и звёздной пыли
как тонкий аккомпанемент
к опустошению бутыли.

За то, что жизнь провёл в пирах,
пускай земля мне будет пухом
и, в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.

Прекрасно умственной отвагой
у Архимеда изречение:
«Утяжелённость пьяной влагой
приносит жизни облегчение».

Весь век нам в это слабо верится,
но Гераклит сказал однажды,
что глупо смертному надеяться
одну бутылку выпить дважды.

Я тем, что жив и пью вино,
свою победу торжествую:
я мыслил, следователь, но
я существую.

Люблю, с друзьями стол деля,
поймать тот миг, на миг очнувшись,
когда окрестная земля
собралась плыть, слегка качнувшись.

Мы ищем истину в вине,
а не скребём перстом в затылке,
и, если нет её на дне —
она уже в другой бутылке.

Главное в питье – эффект начала,
надо по нему соображать:
если после первой полегчало —
значит, можно смело продолжать.

Высокое, разумное, могучее
для пьянства я имею основание:
при каждом подвернувшемся мне случае
я праздную моё существование.

Я всё хочу успеть за срок земной,
живу, тоску по времени тая:
вон женщина обласкана не мной,
а вон из бочки пиво пью не я.

Стало сердце покалывать скверно,
стал ходить, будто ноги по пуду;
больше пить я не буду, наверно,
но и меньше, конечно, не буду.

Кипя, спеша и споря,
состарились друзья,
и пьём теперь мы с горя,
что пить уже нельзя.

Чтоб сочен и весел был каждый обед,
бутылки поставь полукругом,
а чинность, и чопорность, и этикет
пускай подотрутся друг другом.

Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,
поскольку, как давно сказал поэт,
на свете счастья нет, а есть покой и воля,
которых, к сожаленью, тоже нет.

Цветок и садовник в едином лице,
я рюмке приветно киваю,
и, чтобы цветок не увял в подлеце,
себя я внутри поливаю.

Когда выпили, нас никого
не пугает судьбы злополучие,
и плевать нам на всё, до чего
удаётся доплюнуть при случае.

Мы вовсе не грешим, когда пируем,
забыв про все стихии за стеной,
а мудро и бестрепетно воруем
дух лёгкости у тяжести земной.

Не слушая судов и пересудов,
настаиваю твёрдо на одном:
вместимость наших умственных сосудов
растёт от полоскания вином.

Не тёмная меня склоняла воля
к запою после прожитого дня:
я больше получал от алкоголя,
чем пьянство отнимало у меня.

У пьяниц, бражников, кутил,
в судьбе которых всё размечено,
благоприятствие светил
всегда бывает обеспечено.

По многим я хожу местам,
таская дел житейских кладь,
но я всегда случаюсь там,
где начинают наливать.

Позабыв о душевном копании,
с нами каждый отменно здоров,
потому что целебно в компании
совдыхание винных паров.

Мы так во всех полемиках орём,
как будто кипяток у нас во рту;
настаивать чем тупо на своём,
настаивать полезней на спирту.

Вновь душа среди белого дня
заболит, и скажу я бутылке:
эту душу сослали в меня,
и страдает она в этой ссылке.