Игорь Губерман - Я раб у собственной свободы… (сборник)

радужней, надежней и светлей.

Глубокая видна в природе связь,

основанная Божьей бухгалтерией:

материя от мысли родилась,

а мысль – от спекуляции материей.

Толпа естествоиспытателей

на тайны жизни пялит взоры,

а жизнь их шлет к ебене матери

сквозь их могучие приборы.

Смешно, как тужатся мыслители —

то громогласно, то бесшумно —

забыв, что разум недействителен,

когда действительность безумна.

Власть и деньги, успех, революция,

слава, месть и любви осязаемость —

все мечты обо что-нибудь бьются,

и больнее всего – о сбываемость.

Прошли века, и мы заметили

природы двойственный урок:

когда порочны добродетели,

то добродетелен порок.

Дай голой правды нам, и только!

Нагую истину, да-да!

Но обе, женщины поскольку,

нагие лучше не всегда.

Дорога к истине заказана

не понимающим того,

что суть не просто глубже разума,

но вне возможностей его.

Язык искусства – не залог

общенья скорого и личного,

а лишь попытка. Диалог

немого и косноязычного.

Чем долее наука отмечает

познания успехи сумасшедшие,

тем более колеблясь отвечает,

куда от нас ушли уже ушедшие.

По будущему мысленно скитаясь

и дали различая понемногу,

я вижу, как старательный китаец

для негра ставит в Туле синагогу.

Как сдоба, пышет злоба дня,

и нет ее прекрасней;

а год спустя глядишь – херня,

притом на постном масле.

Очень дальняя дорога

всех равняет без различия:

как бердичевцам до Бога,

так и Богу до Бердичева.

Поэзия – нет дела бесполезней

в житейской деловитой круговерти,

но все, что не исполнено поэзии,

бесследно исчезает после смерти.

Как ни торжествуют зло и свинство,

а надежды теплятся, упорны:

мир спасет святое триединство

образа, гармонии и формы.

Покой и лень душе немыслимы,

вся жизнь ее – отдача хлопотам

по кройке платья голым истинам,

раздетым разумом и опытом.

Должно быть, потому на берегу

топчусь я в недоверии к судьбе,

что втайне сам себя я берегу

от разочарования в себе.

На собственном горбу и на чужом

я вынянчил понятие простое:

бессмысленно идти на танк с ножом,

но если очень хочется, то стоит.

В духовной жизни я корыстен

и весь пронизан этим чувством:

всегда из двух возможных истин

влекусь я к той, что лучше бюстом.

Пролагатели новых путей

и творцы откровений бессмертных

производят обычно детей

столь же косных, насколько инертных.

Бежишь, почти что настигая,

пыхтишь в одежде лет и знаний,

хохочет истина нагая,

колыша смехом облик задний.

Прекрасна благодушная язвительность,

с которой в завихрениях истории

хохочет бесноватая действительность

над мудрым разумением теории.

В юности умы неосторожны,

знания не сковывают гений,

и лишь по невежеству возможны

птичии полеты обобщений.

Добро так часто неуклюже,

туманно, вяло, половинно,

что всюду делается хуже,

и люди зло винят безвинно.

Навеки в душе моей пятна

остались как страха посев,

боюсь я всего, что бесплатно

и благостно равно для всех.

Устарел язык Эзопа,

стал прозрачен, как струя,

отовсюду светит Зопа

и не скроешь ни фуя.

Наш ум и задница – товарищи,

хоть их союз не симметричен:

талант нуждается в седалище,

а жопе разум безразличен.

Два смысла в жизни – внутренний и внешний,

у внешнего – дела, семья, успех;

а внутренний – неясный и нездешний —

в ответственности каждого за всех.

Двадцатый век настолько обнажил

конструкции людской несовершенство,

что явно и надолго отложил

надежды на всеобщее блаженство.

Я чертей из тихого омута

знаю лично – страшны их лица;

в самой светлой душе есть комната,

где кромешная тьма клубится.

Наездник, не касавшийся коня,

соитие без общего огня,

дождями обойденная листва —

вот ум, когда в нем нету шутовства.

Подлинное чувство лаконично,