Иван Виноградов: Нонешняя сказка про Ивана-дурака

— От тебя холодно, — поежился Иван, отступив уже к самому полку, где стояла у него бадейка с горячей водой: хоть так согреться! Но следом неотступно продвигалась и женщина, и пришлось ему, чтобы хоть как-то оборониться, выплеснуть воду на нее.

Женщина сперва содрогнулась, но затем просветлела лицом, сказала:

— Это тоже хорошо, но я говорила о другом. Дальше было вот это. — Она взяла лежавший на полке веник и протянула Ивану.

— Это — с нашим удовольствием! — обрадовался Иван.

Поддал жару и начал со всей страстью хлестать свою гостью, приговаривая: — Не я тебя бью, тебя веник бьет.

Женщина повизгивала, как собачонка, которую наказывают за дело, и терпеливо сносила непривычную для нее утеху. А уж Иван старался на совесть — даже согрелся за такой усердной работой. И женщина потеплей стала… Но в этот момент он вдруг слышит:

— Ваня, где ты там пропал? Я жду, жду…

К бане приближалась Аленка.

У Ивана опустились руки. Женщина облегченно вздохнула, радуясь передышке. Иван тихонько, умоляюще попросил ее:

— Ты можешь быстро исчезнуть?

— Зачем? — не поняла женщина. — Мы еще не закончили.

— Если моя подруга застанет меня с тобой — всем нам будет очень плохо.

— Но ей уже было хорошо, — все еще не могла понять женщина.

— Не спрашивай сейчас. Исчезни, прошу тебя!

— Пусть будет по-твоему. Но в другой раз… Она больше не будет мешать нам.

— В другой раз и другой разговор будет…

В дверях бани уже Аленка, а у нее свое мышление и своя догадливость.

— Мне что, опять раздеваться? — спрашивает.

— Да ну вас всех! — отмахнулся Иван.

Все же на этот раз пронесло. А наперед так решил: никогда не оставаться в бане одному.

Но с этого дня все равно как подменили Аленку. Скучно ей стало — и хоть ты разбейся. Ничто ей стало не интересно, поет целый день, как ветер в зимней трубе, одно тягучее слово: «Ску-у-шно… Ску-у-шно…» Или начнет ругаться нехорошими словами, которые Иван, живя в одиночестве, давно забыл и не употреблял. У нее же и разных неизвестных было еще много в запасе.

Ну, слова-то можно бы и стерпеть, а вот видеть скуку смертную на лице подружки изо дня в день Иван просто не мог. Он уж и так и этак пытался развеселить ее — и на балалайке играл, и плясал под свою же игру на середине избы, и соловьем лесным щелкал-заливался — и все без толку. Разве что на час-другой хватало его стараний. Ну да еще ночью, конечно, помалкивала.

Однажды утром что-то в ней переменилось, опять появился интерес к Ивановой земле. Захотелось ей по лесу прогуляться и на Дальней полянке побывать.

Ивану заподозрилось что-то, но отказать Аленке он не мог. Сунул топор за пояс, чтобы не зря по лесу шататься, а где-то заодно и дровишек на зиму заготовить, и повел подружку тайной тропой.

На полянке все оставалось, как было в день отъезда шумной компании. Валялись пустые бутылки, коробки, банки. В одной бутылке оказалось немного выпивки какой-то, и Аленка со вкусом к ней приложилась.

— Кайф, Ваня, что ты там ни говори! — аж зажмурилась она от удовольствия. И честно с ним поделилась.

Он же, попробовав, поморщился.

— Какой там кайф — простая сивуха!

Побродили они по полянке, потом Аленка услышала шум Большой дороги и туда, к ней, потянулась. Чем явственнее шум, тем сильнее у нее нетерпение, и вот уже стоят они оба на обочине, а мимо них с гулом и вонью пробегают самые разные машины. Аленка — в старинном бабкином наряде, Иван — в своем повседневном: синие, в полоску штаны, красная рубаха и нестриженые соломенные волосы вместо шапки… Аленка подняла до плеча руку и держит ее в таком положении.

— Ты чего это? — спрашивает Иван.

— Голосую, — говорит.

Машины все пробегали мимо, потом одна красненькая замедлила ход и остановилась прямо перед Аленкой. Приоткрылась дверца.

— Ну что ж, Ваня, — говорит Аленка, — пришло время нам попрощаться. Уезжаю я домой, в город.

— Твой дом — у меня, — говорит Иван. — Ты ведь жена моя.

— Э, милый! Если мне с каждым таким мужем… Прощай, друг! Ты — хороший мужик, но мы с тобой — разные.

— Не разные! — схватил Иван ее за руку. — Мы — свои с тобой!

Но Аленка вырвалась, нырнула в машину. Хлопнула дверца, машина пыхнула на Ивана сизым дымком и понеслась себе дальше. Сперва Иван смотрел ей вослед, боясь потерять из вида, но скоро она исчезла. Далеко убежала. Да и глаза у него затуманились. Стало ему так горько и обидно, как еще не бывало. Кажется, он и сам себя потерял тут, на обочине дороги, не только Аленку. Стоял и не стоял, жил и не жил. Потом спохватился: надо же было сказать Аленке какие-то главные слова, чтобы она смогла понять его. А чтобы сказать, надо догнать. Но тут и самому умному человеку не легко было что-то придумать. Если так же «проголосовать», как сделала это Аленка, то ведь все равно теперь не догонишь: слишком долго столбом стоял. Крыльев же человеку не дано. Разве только шар летающий, как у Серебряной женщины, мог бы ему помочь, но где его взять такой?