В общем, друзья, все шло так, как испокон веков идут на театрах дела перед ответственным событием; мы можем смело заключить: Дзержинскую оперу вовсю охватила предпремьерная лихорадка.
* * *
В этой круговерти оркестровых, технических, гримерных, световых и миллиона прочих проблем Абдулла Урюкович, работая с только ему свойственной, беспредельной самоотдачей, ни на минуту не оставался один. Он дремал урывками, сидя в кабинете или в автомашине — и, видимо, вследствие крайней усталости, какие-то нехорошие предчувствия постоянно преследовали его. Еще Бесноватый почувствовал, что отношение к нему прессы с телевидением как-то изменилось: какая-то выскочка в газете «У речки» сравнила его со Сталиным и написала, что Абдулла находится в «угарном экстазе самообожания»; другой какой-то музыковед провещался по поводу музыки Бориса Мусоргского и полностью отказал композитору в способности соблюсти меру и пропорцию в области музыкальной формы… Конечно же, Абдулла Урюкович гнал от себя всякую ерунду: и сейчас, перед первой сидячей оркестровой репетицией (оркестр и солисты уже ждали его), он зашел к себе в гардеробную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой и взбодрить себя вкусной длинной сигареткой.
Умывшись, он поднял лицо — и в небольшом старом зеркале над умывальником увидел своего рогатенького приятеля. Чертенок, однако, сегодня был невесел: «…Ты слишком далеко зашел! — сказал бесенок грустно. — Бессмертие при жизни — это посмертная тьма на века. Никто на этом свете не обладает абсолютной властью, и в этом — счастье и высшая справедливость Вселенной. Клянусь преисподней, — я хотел помочь тебе…»
— Гнида!.. Шакал позорный!!! — неистово завопил Бесноватый; кулак Абдуллы с силой вдарил по зеркалу — осколки, звеня, посыпались в раковину. Тяжело дыша, дирижер прислушался: «Фа-а-а-рандола, мой танец мести — он тебя согнет в дугу!..» — доносилось до его слуха из затерявшейся где-то в углу радиоточки. Узнав ненавистный голос баритона Верновкуса, Абдулла Урюкович, заскрежетав зубами, опрометью выскочил из гардеробной. Открыв бар, он принялся наливать себе виски; горлышко бутылки дробно стучало по краю стакана.
В дверь кабинета постучали. «Войдите!..» — поморщившись, хрипло выдавил из себя Абдулла, предварительно залпом выпив полстакана. Дверь скрипнула, и в кабинете появился Стакакки Драчулос.
— Привет, Дулик! Слушай, тут к тебе какие-то иностранцы из Голландии приехали, по поводу гастролей очень хотят поговорить: они у меня вчера в студии весь вечер просидели, все трендели — но я им сказал, что только лично с тобой такие дела у нас делаются; сам не стал…
— Молодец, Стакакки; спасибо…
— Но только видишь, фигня какая: они могут только сейчас, у них самолет через два часа — а у нас как раз перед оркестровой собрание труппы назначено; мы хотели перед премьерой все еще раз обсудить, рассказать; четче задачи очертить… Ты, как: не вырвешься? — и тенор пытливо посмотрел на дирижера.
— Ой, Стаканчик… Если честно — я в таком, знаешь, цейтноте сейчас… Еще голландцы эти — а ведь тоже, упускать нельзя!.. А оркестровая… — все уже вчерне готово; пусть там Полуяичкин или Кошмар промашет…
— Ну, давай я сам тогда собрание проведу! — предложил Драчулос. — Ничего там особо говорить не буду: я не охотник, ты знаешь… Сделаем читку либретто, еще раз оговорим характеры… А оркестровую попозже куда-нибудь перенесем…
— Да, давай, Стакаккушка! — облегченно согласился Бесноватый. — Ты ведь все знаешь, что надо — просто объясни этим шакалам еще раз…
Тут дверь внезапно растворилась, и в кабинет ввалились «голландцы» — двое пьяниц из Берлина, дружки Драчулоса — согласившиеся, в обмен на два ящика пива, предложенных Стакакки, принять участие в «небольшой дружеской мистификации», как объяснил им тенор.
* * *
…Мы можем смело вывести это просто на основе собственного жизненного опыта, а кое-кто даже умудрился почерпнуть знание сие из хорошей книги — но так или иначе, даже самый последний на нашей грешной земле человек, злодей иль мракобес, порой просто не может жить в полнейшем нравственном одиночестве, никому не доверяя. И убийцы имеют друзей, и маньяки — как это не прискорбно — жен и внуков.
Что же тогда говорить про чуткую, ранимую, так по-детски раскрытую ко всему талантливому душу великого (каким, вне всяческого сомнения, является Абдулла Урюкович) музыканта?!. О, почему же мы подчас — так бездумно, так беспечно! — доверяемся совсем не тем людям?!. Нет ответа… И вот, извольте: готова драма, друзья мои!..
Читать дальше