Роман Арбитман: Илья Ильф, Евгений Петров, Михаил Булгаков. Из черновиков, которые отыскал доктор филологических наук Р. С. Кац и и опубликовал Роман Арбитман

Стр. 31. …для «пятой колонны» вроде вас, Ипполит Матвеевич, я бы сейчас сделал исключение. — Считается, что выражение «пятая колонна» вошло в обиход в 1936 году, во время гражданской войны в Испании, и тогда получается, что авторы «Двенадцати стульев» опередили время. Однако в данном случае с большой уверенностью можно утверждать иное: Ильф и Петров отталкивались от цитаты из романа Льва Толстого «Война и мир» (том I, часть 3, глава 12), где состоящий на русской службе немецкий генерал Пфуль делает доклад о будущей кампании против Наполеона: «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert…» («Первая колонна марширует, вторая колонна марширует…» — и так вплоть до пятой колонны). Ильфу и Петрову, разумеется, была известна крылатая фраза из толстовского романа, но мог ли ее знать их персонаж, провинциальный священнослужитель? Очевидно, что мог. Несмотря на незаконченное высшее образование, Федор Востриков предстает перед читателями знатоком классики. И раз уж он легко цитирует Фому Аквинского, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, то почти наверняка знает и «Войну и мир». Однако писатели все-таки убрали «die funfte Kolonne» из итоговой версии романа, рассудив, что Льва Николаевича в их книге слишком много: тут и долгий спор между Колей и Лизой о вегетарианстве автора «Крейцеровой сонаты» и «Анны Карениной», и суровый упрек Остапа, обращенный к Воробьянинову («Кто это говорит? Это говорит граф Толстой?»), и, главное, многократные упоминания любимой верхней одежды графа: слово «толстовка» появляется в тексте романа семь (!) раз.

Стр. 33. Переводчик-гад подбросил… Коровьев… Алексей Анатольевич… в пенсне! — Похоже, это единственный случай, когда упоминается имя и отчество Коровьева. В итоге Михаил Булгаков все-таки оставил бывшего регента безымянным: возможно, потому что Коровьев — не фамилия, а такое же прозвище, как и Фагот. Или, что вероятнее, автор не захотел отдавать любимое имя подручному Сатаны. Ведь Алексей для Булгакова — это прежде всего Алексей Турбин из «Белой гвардии» и пьесы «Дни Турбиных».

Стр. 37. Союз Меча и Орала, конечно. — В окончательном тексте «Двенадцати стульев» остались только два эпизода, где Остап использует в своих целях название организации-симулякра (сцена съезда дома у Елены Станиславовны в Старгороде и сцена в Тифлисе с Кислярским), но, как видно, планировался еще один, в Музее мебели. Однако позднее писатели отказались от этой сцены. Вероятно, они не смогли обосновать логически, почему директор музея согласится закрыть выставку из-за грозно-невразумительных претензий никому не известной общественной организации.

Стр. 39. Завидую вам, Игорь Иванович! — Конечно, Остап перепутал имя нарочно, чтобы напоследок уязвить победившего (в этом раунде) Александра Ивановича Корейко. В начале 30-х годов был, кажется, только один всемирно знаменитый Игорь Иванович — русско-американский авиаконструктор Игорь Сикорский. Тем самым Остап как бы намекал собеседнику: хоть ты и опытный ворюга, хоть ты и мастер выстраивать схемы увода денег у государства, тебе никогда не построить летательный аппарат тяжелее воздуха.

Стр. 43. «Моторола» — солидный бренд, и пока еще ни разу их телефоны, даже старые модели, не отключались вдруг в лифтах . — На первый взгляд, эта фраза в черновиках «Мастера и Маргариты» кажется невероятной: неужели писатель предсказал не только мобильные телефоны, но и название компании-производителя? Однако если вчитаться в текст отрывка, можно найти и более-менее рациональное объяснение. Как известно, торговая марка Motorola была зарегистрирована еще в 30-е годы XX века — то есть именно тогда, когда Михаил Афанасьевич работал над своим романом. По некоторым данным, компания одно время занималась производством и продажей (в том числе и на экспорт) стационарных телефонных аппаратов для лифтовых кабин на случай внезапной остановки между этажами. Так что писатель, поднимаясь, например, в лифте московского «Дома Нирнзее» в Большом Гнездниковском переулке, мог просто обратить внимание на логотип Motorola… Гораздо любопытнее в данном фрагменте другое: разговор о телефоне и лифте ведут не современники писателя, а Пилат с Афранием. Как известно, о путешествии исторического персонажа в далекое будущее Булгаков уже рассказывал в пьесе «Иван Васильевич» (1934–1936). Быть может, в одном из вариантов романа он намеревался вновь вернуться к той же теме, перенеся в большевистскую Москву пятого прокуратора Иудеи и шефа его секретной службы. Есть также экзотическая версия о том, что первоначально булгаковский роман должен был называться «Понтий Пилат», и «ершалаимские» главы стали бы в нем основными. Главы «московские», наоборот, оказались бы вставными. Это были бы фрагменты фантастической книги о далеком и странном будущем в несуществующей стране на другом конце света; такую книгу в свободное от работы время мог бы писать пятый прокуратор Иудеи. И временами Афраний, деликатно заглядывая в рукопись через плечо Пилата, говорил бы: «МАССОЛИТ? Что это вы такое придумали, игемон? Оно, может, и умно, но уж больно непонятно».