О.Покровский - В заповедных и дремучих

Сновидения Емелины были безрадостны. Отчего-то вспомнилось позорное и тяжкое время после того, как мирных торговцев в мирное же время вблизи родных мест раздели, ограбили и определили на продажу. Хоть и плоха, тяжела и горестна потерями война, а и в её отсутствие не бывает полного и безраздельного счастья простому человеку. Успокоенные месяцами и годами покоя, ходили купчишки по ближним городам и землям бесстрашно, да расслабленно- беззаботно, охраной, почитай, пренебрегая. Кому-то беззаботность эта – лишний повод гордиться плодами собственной победы, а другим- соблазн лёгкой и немалой наживы. А уж дикая-то степь непредсказуемостью отличалась искони.

Снова и снова щерился пленникам в лицо холёный всадник, а они чуть не плача стояли, наклонив головы к длинной свежесваленной лесине. Каждый был привязан к ней жёсткой верёвкой, натирающей шею и принимающейся душить при любом движении. Вторая колодка, к коей у каждого второго с обоих сторон привязана была одна ноги, мешала идти и била по щиколоткам. Как бы пригодилось, как бы кстати пришлось щучье веленье, кабы Емелино хотенье не было забыто в пылу погони и пленения начисто. Только страх, досада и жалость к себе, непутёвому, щемила сердце. И снова, в бессчётный уже раз, переживая былое как наяву, шагал он во сне с новыми своими товарищами по неволе в неведомые земли чтобы сделаться чьим-то бессловесным рабом… … Холёный же юнец, кружа на поджаром черном коньке вокруг связанных в громадные сороконожки бедолаг, высокомерно диктовал что-то подручным, указывая перстнявым тонким пальцем на того, или иного из пленников. А те, знай, записывали на коже раскоряченными незнакомыми письменами, да перевязывали указанного от одной лесины к другой. Но «сороконожки» в ногу продолжали шагать по-прежнему безликими и унылыми верёвочными марионетками. День за днём, день за днём… Вёрсты и недели…

Голос хозяйки избушки вырвал его из горестных снов и бросил на лавку тёмного домика ордовской лесной деревушки. От приснившегося ли, а скорее от краткого освежающего сна, либо благодаря запахам, коими наполнилась теперь избушка, неимоверно хотелось есть. Эмилио потянулся, встал, расправил косточки.

–Как, милок, зовут? – старушка-хозяйка повернулась и оказалась много моложе, нежели думал он о ней прежде.

–Еме… Эмилио.

– Ага, Емеля и будешь. Неча мне тут турусы разводить, да язык коверкать. «Старушка» сняла крышку с небольшого чугунка и слюни у парня потекли обильнее. Наскоро умывшись, уселся он на указанное место и руки его перестали подчиняться голове, вероломно переметнувшись на службу к брюху. И еда капитулировала, не теряя нимало достоинства, перекочевав со стола в более приличествующее ей место, сделав дыхание тяжёлым, а мысли легкими.

–Пуховиков нетути, а тюфячок мяконький найдешь в чуланчике. Хозяйка унесла опустевшую посуду, вернулась, собрала со стола. – Сегодня-завтра можешь отдыхать. Ничем тебя неволить не станут, а там… Хочешь- веники резать, хочешь- на сено. Емилио поклонился «старушке» и вывалился за дверь.

Разлившись по небосводу, солнечный свет не мог не достичь самых лесных низов. Падало, стекало, капало и просачивалось солнечно сквозь кроны дерев и листву, полыхало красным на ягодах, изумрудами на каждой травинке, прочими самоцветами на цветках, метёлках, кисточках да серёжках. Пересвистывались, как и раньше, птахи, жужжали, стрекотали и попискивали другие мелкие невидимки. Деревья перешёптывались и кивали согласно непричёсанными головами. Детские голоса долетали из леса обрывками фраз, звонким смехом… Идти Эмилио было некуда. Непроходимый лес одинаково скрывал его от и от тех, кто его разыскивал, и тех… кто тоже его искал. Только цели у тех и других, пожалуй, разные.

Побродил Емеля, никем не сопровождаемый и не охраняемый, окрест деревушки по лесу, у журчащей речушки посидел, птиц послушал… Отчего-то мысль возникла, что много лет не приходилось, да и нужды в том не возникало, просто сидеть слушать их щелчки, и трели с пересвистами. Защемило душу до слёз. Заодно, услыхав кукуху, поинтересовался перспективами своими на долгую жизнь. Та вздохнула и методично завела нудное однообразное «ку-ку» … – Да ну тебя, -махнул досадливо рукой, едва сдерживая зевоту: – Не дай боже так тоскливо долгий век под солнышком вялиться. –Обиженная птица словно поперхнувшись на … полукуке, умолкла.

В просветах древесных крон по густо голубому небу неслись, меняя облик, быстрые белоснежные облака. Плотные и белые, рваные и причудливые, полупрозрачные и расползающиеся в воздухе… Емеля вспомнил свои скитания по свету, припомнил родной дом, неадекватную щуку с её веленьями, к которым необходимо присовокупливать собственное хотенье, с чем у несерьёзного и несобранного с детства парня постоянно возникали проблемы… Вспомнил и едва ли не самое своё значимое желание, как ни странно, мгновенно осуществлённое- сундук, откуда можно доставать в любой момент самое необходимое и который не надо было волочь за собой. . Где-то он, такой всегда нужный, сейчас? И кто достаёт из деревянного его чрева всяческие нужности, да необходимости? Пробираясь в густом подлеске, Емеля направился в деревню…