Николай Шмигалев - Последний богатырь

Когда первый шок прошёл, бабы заголосили по утраченной утвари и барахлу, а мужики во главе со старостой, проведя перекличку, и установив, что утопших и даже уплывших среди мирного населения нет, вооружась штакетинами и дубинами, пошли искать Перебора для проведения весьма содержательной беседы со горе-спасателем. По всему было видно, что терпение общины в этот раз лопнуло окончательно, а может, попросту, сгорело или утонуло.

Наломав дров об горб выплывшего навстречу делегации Перебора (по голове не били, боялись усугубить, скажем так, его рвение к добрым делам), мужики остановились на перекур.

– Дед Терофей, отец Горлампий, Ремул Аврагович, – с олимпийским спокойствием «выслушав» все упрёки по хребту, плечам и ягодицам, обратился Перебор к «отцам» деревни: старосте, батюшке и знахарю (последний, кстати, по совместительству «тащил» на себе непосильную ношу обязанностей деревенского казначея). – Я ей-богу ненароком! Это ветхая запруда давно уже на соплях держалась. Я только дотронулся до вентиля, как всю плотину повело. Точь-в-точь как на хуторе у сафьяно-шушунских ситуация: старение стройматериала и отсутствие надлежащего контроля.

– Вот я тебе! – сердито намахнулся староста на юного здоровяка. – Ты того, ты ситуацию с диверсией не путай!

Остальная толпа мрачных мужиков, окружившая главного героя (не буду плести интриги и так понятно, что сюжетная линия повести отныне будет виться в основном вокруг этого незадачливого юноши) соглашаясь со старостой, вновь загудела, что тебе одновременно ужаленный в одно место осиный рой.

– На кол его за диверсию! Четвертовать! На дыбу! За ноги и к тополям! – «жужал» «осиный рой» вокруг Перебора. – Пожизненное с конфискацией! Колумбийский галстук ему!

Отдохнувшие мужики распалялись не на шутку. Того и гляди устроят «суд от имени товарища Линча» над соплеменником.

– Тише, тише люди славные! – поднял пухлую холёную руку отец Горлампий, он не мог позволить пролиться крови в его приходе, итак на сегодня уже достаточно всего пролилось, вылилось и залилось. Дождавшись, когда гул утихнет, батюшка поинтересовался у окружающих: – Кто мне скажет, что отличает нас руничей от других?

Мужики призадумались.

– Мы сильные! – крикнул кто-то из толпы.

– Это да, – кивнул батюшка. – Но не в этом наше коренное отличие.

– Мы смелые! – опять выкрикнул тот же уверенный голос.

– Хм, согласен! – и в этот раз не стал отрицать очевидного, поп. – Но и это не основная «изюминка».

– Мы красивые! – выдали очередную версию из толпы.

– Тьфу ты! – сплюнул священнослужитель, разглядев в толпе мило улыбавшегося и строившего всем глазки деревенского цирюльника Гламурю. Давно поп хотел его предать анафеме, да понимал, что сами со старостой виноваты. Их решением Гламуря в город по квоте уезжал учиться на цирюльника, а что вернулось, одному богу известно (да и известно ли?)

– Эдак мы до греха «довикториним», – в сердцах бросил пастырь. – Неужто не вспомнили? Я же на каждой воскресной службе вам как говорящий попугай талдычу об этом.

– Мы, рунийский народ: добрый, терпеливый и толерантный. Мы должны держать хлеб за пазухой, подставлять другую щёку, прощать близкого, поднимать низкого, не опускать склизкого, не рыть яму другому, если попросят прикурить, отдавать табак вместе с тулупом, – заученно произнёс знахарь Ремул Аврагович, единственный из прихожан, кто добросовестно конспектировал «лекции» отца Горлампия. – Вы, Ваше преподобие, отец Горлампий, это имели в виду?

– Да, да, дорогой Ремул Аврагович, – украдкой смахнув слезу умиления, наивно улыбнулся батюшка. – Я хотел сказать, что не пристало нам, руничам, сироту на наших глазах взращённого, по беспределу пускать. Гуманность – вот же, растудыть её, основная черта наша!

– Этого «сиротинушку» оглоблей с ног не собьёшь, – проворчал в бороду староста, но накалять обстановку не стал, уже громко вслух сказал не то что думал. – Эх-х, ладно, пусть живёт, холера.

– Да что же мы звери, что ли! Племяш, как-никак! Жаль парня! Молод, горяч! – совсем по-другому заговорили мужики, «вспомнив», какие они все из себя «гуманные» и «сердобольные» на самом-то деле. – Главное, живы все! Пусть и он живёт! Пусть! Нехай!

У отца Евлампия, оглядывавшего свой приход, вновь сентиментально затуманился взор.

– Чего уж, пусть живёт, – вывел батюшку из прострации староста Терофей. – Но надо решать по Перебору кардинально. Какие будут предложения?