Кирилл Баранов - Птица огня

– Они, похоже, взяли на вооружение твои методы ведения переговоров с моряками, – заметил Сардан, намекая на рыболова, подвозившего их к руинам Сыреша.

– Ничего подобного, – огрызнулась Ашаяти. – Я лодочника не обирала, а просто попросила помочь, чуточку стимулировала его лень и эгоизм, но ничего у него не отнимала, кроме, разве что, самолюбия его поганого. А вот о таком и речи не шло.

Под «вот таким» Ашаяти имела в виду грабеж. Одни шварзяки уже вскрывали закаченные на борт бочки, а другие полезли в трюмы – исследовать запечатанные тюки.

Одджи приказал организовать отплытие «по всем правилам» и, довольный собой, пошел размещаться в капитанских апартаментах. Шварзяки высыпали с судна и завалились с саблями в портовую канцелярию, не долго пререкаясь порубали столы с документами, выбросили целые тучи бухгалтерских бумаг в окна, отчего те разлетелись потом по всему городу, избили чиновников, раздели догола казенного лоцмана.

Вскоре всей гурьбой влились обратно на корабль и, вопя, улюлюкая и сквернословя на всю округу, – отчалили. По пути успели задеть бортом соседнюю каракку.

Оказавшись на палубе, Ашаяти вспомнила недавний сплав по реке, вспомнила то кошмарное чувство, когда земля уходит из-под ног. В панике она вцепилась в грот-мачту когтями, замерла, закрыла глаза и перестала дышать. Оторвать эту кровавую хватку оказалось так же сложно, как руками отгибать и вытаскивать вбитые намертво гвозди. Сардан оттащил Ашаяти на ют, пока сорвавшиеся с цепи шварзяки опустошали каюты.

Вскоре выяснилось, что развернуть паруса не получится, пока на грота-рее болтается, запутавшись в снастях, подвешенный за ноги капитан, в рот которому затолкали его же собственную бороду. Капитана приказано было снять, но к вечеру, после очередной перебранки, его водрузили обратно, на этот раз вместе с раскрытыми парусами. К утру сняли опять, поругались и вернули, и так несколько раз.

Спустя минут пятнадцать после выхода корабля в море, шварзяки, оттеснив по углам оставшихся матросов, отыскали в трюмах кувшины гараги, шнапса и крепчайшего рома, и началась безудержная, варварская свалка. Из трюмов повытаскивали пижонские костюмы для богатой молодежи севера, и тотчас, побросав за борт собственные мундиры, серые волки вырядились аристократами. В глаза налепили пенсне, а потом отыскали трубки, папиросы, табак, закурили так, что от пошедшего дыма копотью покрылись паруса. Один свински пьяный – с пенковой трубкой в зубах и кувшинами шнапса в липких лапах – рухнул на тюки и подпалил груз. Тушили всей ватагой. Но пока двое разливали драгоценную пресную воду – трое брызгали сверху ромом, отчего пожар чудом не перекинулся на весь корабль. Утихомирить пламя удалось лишь после того, как выбросили, с воплями и плясками, часть груза за борт.

Покончив с этим, пьяная гурьба побежала спаивать матросов. Те, злые и перепуганные, отказали в сердцах, за что были побиты, раздеты и споены силой. После чего одна орда бросилась в первобытный пляс, разломав половину палубных досок, другая продолжила обыскивать корабль, а остальные бесчувственно валялись то тут, то там. К вечеру недосчитались двоих – пьяные вывались за борт, когда корабль наклонило волной.

Ашаяти, мертвецки бледная, измученная морской болезнью и едва живая в целом, сидела у гакаборта. Рядом пристроился Сардан, одной рукой поглаживал девушку по спине, а пальцами другой, искалеченной, потирал маленький понг-донг – барабанчик размером с чашку. Его легкий шелест должен был отгонять рвоту, но получалось пока не очень. Вскоре подошли трое – все голые и в шляпах, волосатые, грязные, пьяные, болтающие туда-сюда своими здоровенными волчьими достоинствами. Центральный, предводитель отряда, выступил вперед и приблизился к Ашаяти на расстояние вытянутой руки, вывесив свой вялый орган перед самым ее носом.

– Леди, к вам три добрых жмантальона, – сказал он, – соблаговолите обслужить, не обделите вниманием.

Ашаяти подняла мутные, бесцветные в этот миг глаза и уставилась на раскачивающееся у ее лица волосатое нечто. Вот и все, подумал Сардан, сейчас она схватит наглеца за орган и вышвырнет за борт. Но вышло иначе. Сидящая на коленях, сраженная тошнотой девушка взлетела стремительно вверх, разметала в воздухе великолепные свои ноги и так врезала ступнями голому шварзяку в грудь, что он взмыл над ютом, пронесся мимо бизани и, не долетев до шкафута, запутался в беспорядочно висящих всюду снастях. Пока шварзяки не успели опомниться, Ашаяти ткнула ближайшего из них открытой ладонью сначала в грудь, потом в длинный волчий нос, обхватила всю морду его пальцами и с силой вбила затылком в бизань-мачту. Затем, никому не давая передышки, уперев в ту же мачту одну ногу, второй так толкнула жертву свою в грудь, что голый волк перевернулся в воздухе, упал и закувыркался в груду побитых бочек. А третьему и вовсе стало не до драки. Ноги бедолаги чего-то подкосились, он упал и пополз быстро-быстро к фальшборту. Только успел перегнуться через планшир, как его вырвало в море. Ашаяти, не знающая жалости, подбежала к страдальцу и дважды пнула ногой в зад, но, услышав издаваемые шварзяком звуки, вспомнила, что ее терзает та же мука.