Александр Рудазов - Конец сказки

– Да нет, я просто…

– Ну а просто – так и иди себе. Ступай, ступай, Ванюша. Кащея одолел – ну и молодец.

Иван послушно поплелся прочь. В голове теснились мысли – и непривычно им там было, не по себе. Ивану казалось, что происходит что-то неправильное, но он все не мог уразуметь, что именно.

И посоветоваться не с кем. Ни Яромира рядом нет, ни брата старшего, ни хотя бы батюшки Онуфрия, пусть он и невдомек все как-то глаголил.

Никого не осталось.

Вещий Боян и скоморох Мирошка тоже отойти успели – не захотели Ивану на глаза попадаться. Да и вечерело уже, солнце к небозему шло. Все почти разошлись – кто к еще не снятым шатрам, кто за костромские стены, а многие и вовсе уж отбыли, разъехались по своим городам и княжествам.

Брел Иван среди тел мертвых, среди неупокоенных все еще. Изредка замечал знакомые лица – вон того гридня, кажись, при кремле встречал, а вон тот – как бы не сам меченоша княжий, Ворох. Трудно сказать доподлинно – тяжелым чем-то голову раскроили, все нутро наружу выползло.

Их продолжали сжигать, закапывать, да очень уж много вчера народу погибло. А живых мало осталось – как тут успеть?

Хорошо хоть, не лето сейчас. Полежат еще денек-другой, прежде чем завоняют.

– Ну что, щедро тебя князь-батюшка одарил? – донесся язвительный голосок.

Иван растерянно моргнул. Он сам не заметил, как пришел к стоящей на опушке избе. Видно, ноги сами принесли.

Изба переминалась на огромных куриных лапах, пыталась поправить растрепавшуюся крышу. Под полом возилась Василиса – латала что-то, смолой замазывала. Вокруг увивался черный кот – держал хвост трубой и временами мявкал.

– Здрава будь, Васька, – кивнул Иван, подходя ближе. – Вот, одарил… да… А тебя одарил?

– Я и не спрашивала, – фыркнула Василиса. – Ну его в дупу с его подачками. Мне теперь злато-серебро вовсе не интересно.

Новоявленная баба-яга не теряла времени даром. На крыльце стояли сапоги-скороходы, лежали гусли-самогуды. Свернулся на земле ковер-самолет. Все умные вещи Василиса прибрала, какие найти сумела.

– Ты там палицы вот такой длины нигде не видел? – спросила она Ивана, раздвинув ладони.

– Да там палиц этих – целые вязанки… – недоуменно ответил княжич. – Тебе какую?

– Да никакую, забудь… – вздохнула Василиса. – Сама потом поищу. Помоги ковер поднять.

Вместе с Иваном они кое-как доставили его в избу и запихнули за опечье. Отдуваясь, Иван спросил:

– Куда подашься-то теперь?

– В лес, – коротко ответила Василиса, наливая коту молока. – В чащу, поглубже. А ты?

– А я… сам не знаю, куда я теперь.

Василисе стало Ивана даже жалко. Ну чисто телок потерянный, от мамки отбившийся. Хоть и свершил за минувшие восемь месяцев немало подвигов, хоть и объехал половину белого света – а все за хвост волчий держась. Свезло дураку середульнего Волховича из капкана вызволить… или не свезло, тут уж как посмотреть.

Пропадет он теперь в одиночку-то.

– Скатерть-самобранку не потерял там? – вспомнила Василиса.

– Не, вот… – высунул край из-за пазухи Иван. – Тебе нужна, что ль? Бери, коль надобна, мне не жалко…

– Да… нет, не нужна, – махнула рукой княгиня. – Оставь себе.

Ночь эту Иван здесь же и провел, на печи. Неспокойно спал, тревожно. Проснулся ни свет ни заря, дернутый за ногу Василисой.

– Слезай, заспиха, – бросила ему юная баба-яга. – Погребение проспишь.

– Чье?.. – моргнул Иван, сваливаясь на пол. – Вчера ж всех хоронили.

– Всех, да не всех. Самое главное еще осталось.

И впрямь – самое главное осталось. Кащей Бессмертный.

Побежденный, обессилевший – но по-прежнему бессмертный.

Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не мог колдовать. Но убить его все равно не получалось никак – и никто не понимал, отчего.

Обломки Кащеевой иглы нашли и раздробили в крошку. А эту крошку для верности еще и расплавили. Расколотили в пыль и каменное яйцо – просто на всякий случай. Ничего, кажется, не осталось от Кащеевой смерти.

Только он все едино не умирал.

Князь Всеволод отдал Кащея своим катам и заплечных дел мастерам. Вчера те весь день оттачивали на нем мастерство, уморились уже донельзя – а ничего так и не изменилось.

Кащея вешали. Кащея топили. Кащея потрошили. Кащея рубили на части. Кащея пронзали стрелами. Кащея раздавливали каменными плитами. Кащея травили ядами. Кащея варили в кипятке. Кащея сажали на кол.

Ничто его не брало. Он только смотрел на своих мучителей, да улыбался насмешливо-равнодушно. Изредка ронял словцо-другое – говорить он по-прежнему мог.