Светлана Багдерина - Бояре - подземная одиссея

— А почему это за тобой? — раздался из темноты недовольный голос боярыни Настасьи, решившей раз и навсегда положить конец возникшей не к месту нездоровой графомании. — Мы — Синеусовичи, нашему роду семьсот лет, и должны высокородные все за нами идти…

— Нет, за нами, если уж на то дело пошло! Мы — Труворовичи, и наш-то уж род подревнее и познатнее вашего будет!..

Теперь, когда дальнейшие действия были предельно ясны, почему бы не восстановить статус-кво?

— Да кто такой этот ваш Трувор? Вор и разбойник с большой дороги!

— На своего Синеуса, лакея подагричного, посмотрели бы лучше!..

— Да предка нашего Синеуса на царство звать приходили три раза!..

— Да только Трувора Одноглазого выбрали царем-то, не вашего неудачника!..

— Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?

— Что Трувора царем выбрали поперед нашего предка Синеуса, бабушка!

— Што?!.. Трувора — тшарем?! Не тшарем — княжишкой удельным в лешу медвежьем, и то он дольше пяти недель на троне не продержалшя — в карты его продул!..

— Да ты ничего про наш род не знаешь, боярыня Серапея — так помалкивала бы, не позорилась перед родовитыми-то! Не в карты, а в домино, и не пять недель, а семь с половиною, и медведей там отродясь…

— Это не мы, это ты ишторию не жнаешь, Труворович…

Не дожидаясь окончания благородной дискуссии граф во втором поколении Рассобачинский, он же известный в Драконьей слободе еще сорок лет назад как просто Собакин, он же Петька Зануда, он же Собакин сын, он же песья кровь, демонстративно поддернул полы своей измазанной грязью и глиной шубы ценой в эту самую слободу и невозмутимым ледоколом двинулся сквозь ожидающую исхода вечного спора толпу направо.

Далеко уйти в одиночестве ему не удалось: махнув руками на ссорящихся, бояре — родовитые и не очень — двинулись за ним.

Спорщики, приглушенно переругиваясь, присоединились к остальным метров через двадцать.

А метров через тридцать беглецы наткнулись на кирпичную кладку, перегораживающую коридор.

— Что будем делать? — запаниковали самые нервные.

— Развернемся и пойдем в другую сторону, — уверенно заявил Рассобачинский и снова, со спокойствием ледокола рассекая волну последователей, подал личный пример.

Отойдя от проделанного ими с час назад провала, зияющего свежей на скользкой стене чернотой, на пару сотен метров, бояре снова уперлись в кирпичную стену.

— Замуровали!.. — заголосила Варвара.

— Похоронили!.. — поддержал ее Абросим.

— Ой, страшно, страшно, не могу!.. — всхлипнула Конева-Тыгыдычная. — Доченьки родные, давайте прощаться — не выбраться нам отседова боле!.. Ой, бедная наша Серафима — не увидим ее больше никогда!..

— Ой, мамонька!..

— Цыц, бабы!

— Сам цыц!

— Сам баба!

— Я же говорил — за Синеусовичами надо было идти!..

— За Труворовичами!..

— Тихо!!! — трубно воззвал к массам граф. — Все очень просто. Сейчас мы возвращаемся к нашему лазу, подбираем инструмент…

— Да мы, Синеусовичи!..

— И Труворовичи!..

— Кто хочет остаться здесь жить — не подбирает, — щедро задавил возмущение на корню Рассобачинский. — А остальные пробивают стену и идут вперед. За мной!

На то, чтобы проломить старую кирпичную кладку, столь неосмотрительно и самонадеянно преградившую им дорогу, понадобилось десять минут.

Под презрительные выкрики в адрес хлипкого препятствия несколько бояр во главе с графом Рассобачинским навалились могутными плечами на расшатавшиеся кирпичи и поднапряглись. Стена натужно затрещала, закряхтела, и пала под молодецким натиском высокородных и не очень бояр, начинавших смутно, спинным мозгом сознавать, что в каждом боярине спрятался и ждет своего часа освобождения мужик.

Женская половина их отряда разразилась аплодисментами.

— Вот ужо ты, батюшка Артамон, ждоров, как бык, — восхищенно качала головой боярыня Серапея, разглядывая недоверчиво оказавшегося ближе к ней боярина Амбросия.

— Как навалился, как навалился, боярин Артамон Савельевич — поди, один стенку-то своротил, остальные ровно просто так рядом стояли! — кокетливо поправляя венец, похожий после стольких приключений, скорее, на старый цветочный горшок, вывернутый наизнанку, поддержала ее Арина Конева-Тыгыдычная.

— Есть еще стрелы в колчане, — горделиво усмехнулся тот, демонстративным широким жестом утирая трудовой пот со лба, как это делали сотни его предков до той поры, пока один из них не решил, что честный труд — не его призвание, просто на большую дорогу идти — боязно, и записался в благородные.