Стефан Кларк - Боже, спаси Америку! Наблюдая за американцами

– И сколько мы должны? – спросил я.

Я был в чайной с Бенуа, сыном пронырливого парижского предпринимателя по имени Жан-Мари Мартен, которому я продал пятьдесят процентов своего бизнеса. Жан-Мари выкупил эту долю в отчаянной попытке вырвать Бенуа из тисков образа вечного студента и окунуть его в реальный мир. Это был дальновидный ход – в расчете на то, что я сделаю из Бенуа хорошего менеджера и он из богатенького сынка и прожигателя жизни быстро превратится в умелого добытчика евро. Должен сказать, что парень довольно успешно справлялся с ролью управляющего чайной. Или, по крайней мере, так ему казалось, пока на нас не свалился этот безумный штраф.

Бенуа снова зачитал вслух цифру, и я, чтобы остудить пылающий лоб, прижался к прохладной стеклянной витрине с наполовину опустошенным блюдом самых дорогостоящих сосисок в мире.

– Я могу помочь, – сказал Бенуа по-французски. – Переведу ценники, переделаю витрину, к тому же я уже заказал новое меню для блюд навынос. Инспектор вернется завтра утром.

– Но у меня нет таких денег, – простонал я. Для меня это действительно была неподъемная сумма – мне бы ее хватило, чтобы облететь земной шар бизнес-классом или купить спортивный автомобиль. Тошно было думать о том, что она пойдет на финансирование какой-нибудь министерской брошюрки, разъясняющей правила охоты на англоговорящих выскочек.

Бенуа пробурчал что-то сочувственное. Он благоразумно скрыл свое облегчение, оттого что штраф начислен по делам, предшествующим покупке его отцом доли в чайной. По закону деньги должны были изъять из моего пустого кармана.

– Ты мог бы… – начал он, но я тотчас перебил его:

– Продать свою долю Жан-Мари? Ни за что. – Я знал, что Бенуа вынашивал план открыть еще одну чайную, но у меня не было никакого желания продавать свой бизнес, когда бренд начинал выходить на мировую орбиту. Если, конечно, такой орбитой можно было считать Латинский квартал. – Нет, я достану деньги, – твердо сказал я.

– Ты должен будешь заплатить в течение шести недель, или долг снова будет увеличен.

– Что? – Я выпрямился и посмотрел в глаза Бенуа. Если бы сейчас передо мной стояли его отец или сестрица Элоди, они бы наверняка втайне упивались моей болью, но на лице Бенуа отражались искреннее участие и тревога.

– Французская судебная система безжалостна, – сказал он. – Да, людей гильотинировать перестали, а вот избавиться от искушения покромсать бизнесмена…

– Спасибо, Бенуа, картина мне ясна.

Я оставил его переименовывать сосиску в saucisse , а салат – в salade , а сам пошел спасать свою финансовую шкуру. Или как это там называется по-французски…

Я был в шоке. И не только из-за финансовых проблем, но еще и потому, что услышал самые пугающие слова, какие только существуют в английском языке.

Нет, не «Возможно, тебе будет неприятно это слышать…», или «Я хотела кое-что сказать тебе, дорогой…», или «Ты разве не в курсе, что номером твоей кредитки активно пользуются одновременно в Москве, Шанхае и Боготе?»

То, что я услышал, было гораздо страшнее. Это был вопрос: «Что ты намерен делать со своей жизнью?»

Когда меня спрашивают об этом, я обычно симулирую внезапную глухоту или приступ поноса. Но если такой вопрос звучит из уст твоей девушки, тут уж не отвертеться. Приходится отрываться от экрана телевизора, пропуская захватывающую концовку очередного эпизода забойного сериала, который ты смотришь вот уже которую неделю подряд, и отвечать.

– Пардон? – спросил я, заставляя себя отвернуться от экрана и посмотреть в лицо Алексе (признаюсь, как всегда, очаровательное).

– О чем ты мечтаешь, Пол? – Она склонила голову мне на плечо и приглушила звук телевизора, чтобы меня не отвлекали подробные рассуждения детектива о том, как убийца водил за нос лучших сыщиков Скотленд-Ярда на протяжении последних трех серий.

Я предвидел, что меня ожидает. Совсем как лобстер, который чувствует начало конца, когда его обдает первой струей пара из кастрюли.

Прошло восемь часов с тех пор, как Бенуа известил меня о штрафе. Мы с Алексой лежали под уютным пуховым одеялом в ее огромной квартире возле Бастилии.

В мезонине этого роскошного дворца с полами из сосновой доски находилась спальня. Мы устроились именно здесь, поскольку отопление полов на нижнем этаже стоило бы месячной зарплаты, а я, в довершение всех неприятностей, временно был на мели. Собственно, как и Алекса, которой пока удавалось зарабатывать лишь продажей своих фотографий. Недавно у нее прошли выставки в Центре Помпиду в Париже и галерее Саатчи в Лондоне, которые принесли похвалу и признание, но – увы! – не так много наличности.