Борис Леонтьев - Триумф великого комбинатора

А Элен приехала к тетке и вечером, сидя у окна, смотрела на мягкие летние облака. Рядом с ней лежал завядший букет гвоздик, подаренный ей Остапом на Театральной площади. Она прижала колкие лепестки к лицу и тихо заплакала. Жизнь казалась ей конченной.

Мощный социалистический поезд "Москва-Новороссийск" медленно тронулся от второй платформы Курского вокзала. Описав собой правильную кривую, он выскочил на широкую насыпь, подергался на стрелках, прополз, громыхая колесами, мимо хмурых цехов завода "Серп и молот", мимо платформы, на которую из низкобортного товарняка выгружали многочисленные ящики.

Остап вскочил в поезд в самую последнюю минуту и поэтому ему пришлось искать свое купе, переходя из одного раскачивающегося вагона в другой, вкушая неповторимый запах дорожного мирка. Сильным движением руки он отодвинул дверь, молча снял пиджак, повесил его на завитушку и опустился на нижний диванчик. Купе было маленькое, уютное, по всей видимости, – образцово-показательное: обитые малиновым бархатом диванчики, густо покрашенные рифленые стены, кожаные ремешки с блестящими пряжками, покрытый фирменной скатеркой стол, на столе – омедненная пепельница. Вслед за опоздавшим пассажиром в показательное купе с крестьянской степенностью заглянул преблагонравных манер проводник с никелированными компостерскими щипцами.

– Будем компостироваться, граждане пассажиры! – с достоинством сказал он.

Купейники протянули проводнику билеты. Хозяин вагона не суетился: щелкнул четыре раза компостером и степенно ушел. Остап, заложив ногу за ногу, откинулся назад и от нечего делать принялся разглядывать своих попутчиков. С полки над ним свешивалась только часть попутчика. Этой частью была лошадиноподобная голова с необычайно узкими скулами, отвратительным ртом, а еще с тупоумными холодными глазами, которыми она время от времени смотрела в окно.

Прямо перед Остапом полулежал весь из себя белобрысый юноша-купидон с румянцем по обеим щекам и тем самым видом, который Остап называет "блеск джентльмена": костюм на юноше был нарочито небрежен и состоял из чуть помятого пиджака общепринятого покроя и из брюк на выпуск. "Мальчик, созданный для воздушных поцелуев", – подумал про купидона Остап.

Над белобрысым, на верхней полке, лежал дородный старикашка с красным от застарелого насморка носом, в распашном пиджаке, белой рубашке и классических шароваристых брюках. На носу покоилось пенсне с половинными стеклами. Пиджак распахивался до того, что походил на простертые гусиные крылья. "Старый мальчик", – подумал про старика Остап.

– Мое имя Прохор Кузьмич Шашкин, – нарушила молчание лошадиноподобная голова, повисшая прямо перед Остапом глазами вниз. – Позвольте узнать ваше? И до какой вы станции, товарищ? На это Остап ответил дешевой, но меткой фразой:

– До самой дальней!

– Так, – голова грустно улыбнулась и пристала к белобрысому: – А вы, товарищ?

Белобрысый оказался покладистым.

– До Верхне-Баканской, – весело ответил он. – Еду, товарищи, к дяде. Хочу, товарищи, употребить каникулы с наибольшей пользой.

"Студент", – подумал Бендер.

"Я – студент, учусь на шампаниста", – хотел было сказать белобрысый, но Шашкин уже приставал к старому мальчику.

– А вы?

– Pardon? – скромно произнес тот.

– До какой станции, спрашиваю! Вы, я вижу, человек крайней учености?

Старый мальчик оказался профессором.

– Меня должны встретить в Новороссийске, – объяснил он, снял с носа пенсне, повертел и снова приделал на нос.

– Ага, значит, хошь – не хошь, мы вместе едем в этом купе ночь-день-ночь, – подытожила голова и проглотила хлеб с маслом.

За окном пронеслась станция. Слышался вольный стук колес. Купе тряслось и скрипело. Ложечки бряцали в стаканах. Наступила никчемная минута молчания, длившаяся около пяти минут. Прервала ее все та же разговорчивая голова по имени Шашкин.

– Ну что ж, товарищи, будем кантовать анекдоты? Я в том смысле говорю, а не начать ли нам с анекдотов?

Не дождавшись ответа, лошадиноподобная голова устремилась мимо Остапа к полу; при ней, слава богу, оказалось и туловище с довольно длинными конечностями.

– Кантуй, дядя, кантуй! – равнодушно бросил ему Остап. – Ты у нас самый говорливый.

– Ага, значит так... (Тут говорливый запнулся и почесал затылок.) Про следователя и про нож никто не знает? Нет?.. Следователь говорит обвиняемому: "Вы узнаете этот нож?" "Узнаю". – "Ну, наконец-то, гражданин, вы признались!" – "В чем же я признался? Это нож, который вы мне показываете уже три недели".