Борис Леонтьев - Триумф великого комбинатора

В ту зловещую и туманную ночь, когда начальник немешаевского ОГПУ, стоя на коленях и простирая вперед руки, давал очередной обет верности своей супруге Глафире Афиногеновне, подследственный Суржанский был с миром отпущен домой. Перед этим, капитан Ишаченко, рассудивший, что с кондачка решать не надо, а на ловца и зверь бежит, держал контру за плечи и, прежде чем вытолкнуть из кабинета, взял с нее клятву: найти где угодно заветную красную книжку и вернуться в управление через неделю.

И было так: в три часа ночи раскачивающееся тело Ираклия Давыдовича тяжело двигалось, временами надолго прилипая к обветшалым постройкам проспекта Диктатуры пролетариата. В скором времени оно скрылось в тупике Социалистической мечты и через полчаса вынырнуло из темноты подворотни на Центральную площадь. Уткнувшись в постамент памятника основоположнику научного коммунизма, Ираклий Давыдович, наконец, очнулся от нежнейшего тет-а-тет со следователем Ишаченко, возвел на бронзового Маркса глаза, полные слез, и пробубнил: "Нелюди!" Через час партиец доковылял до Студенческого переулка. Горели окна студенческого общежития немешаевского техникума. Слышался гитарный перезвон. Студенты асфальтно-топтального факультета резвились вовсю. Они щипали гитарные струны и медными голосами затягивали "Песню о ветре" из репертуара самодеятельного рабочего коллектива "Синяя блуза":

По-чешски чешет, по-польски плачет, Казачьим свистом по степи скачет И строем бьет из московских дверей От самой тайги до британских морей...

Справа от кровоточащей ссадины, поставленной капитаном Ишаченко красовался бревенчатый домик с покосившимся фундаментом и неуклюжими наружными ставнями. Это было жилище Суржанского. Ираклий Давыдович, помедлив секунду у ворот, нырнул во двор. Через пять минут он уже спал тяжелым сном несчастного человека, которому ужасно не повезло в жизни.

Тем временем сквозь сверхмощное студенческое "У-p-p-а!" и декларативное "Так пусть же Красная сжимает властно..." иногда было слышно, как стучали плоские кровли, колыхались латаные крыши домов, раскачивались ветхие заборы. Ветер бился о тротуар Студенческого переулка, яростно сражался с остроносыми сосульками, и они, побежденные, с сухим треском падали на землю.

Ночь, ночь, ночь обволакивала город непроглядной теменью. Где-то лаяли собаки и пахло кошками. Город мирно спал.

В один из весенних дней 1931 года через Немешаевск, точно по расписанию, проследовал на Москву курьерский поезд. Он приостановился не более, чем минуту и оставил на платформе молодого человека лет тридцати – в морской фуражке с белым верхом.

Когда солнце выглянуло из-за хромово-серых туч и заиграло на золоченых куполах пока еще не снесенных церквей, молодой человек вышел на Центральную площадь и устремил свой взгляд на одинокий ларек с курьезной вывеской "Пиво-водка". Рядом кучковались городские почитатели пива и водки.

Ларек обслуживал не только членов профсоюза, но и всех желающих. Это обстоятельство приятно удивило приезжего, уже приготовившегося предъявить ручной штучной работы билет члена профсоюза старгородского Учкпрофсожа. Немного помедлив, он протянул в окошко несколько монет и, дождавшись долива, получил массивную стеклянную кружку пенистого солодового напитка.

– По всей видимости, наркомат внутренней торговли не жалует это шиковое заведение своими кредитами, – заключил молодой человек, сделав небольшой глоток. – Напиток похож на мое любимое маджарское алиготэ, но только с привкусом сена. Бутлегер Тыра в своем медвежьем углу поил меня гораздо лучшим суррогатом.

Воленс-неволенс, любитель маджарского алиготэ оказался свидетелем весьма любопытного спора. Захмелевшие рабочие-ударники, торговцы антиквариатом, работники немешаевской типографии "Заря социалистической печати", интеллигент в пенсне и прочие городские активисты чесали свои языки по поводу предстоящего сноса в Москве Храма Христа Спасителя.

– Да вранье все это... – без особого жара заявил пройдоха с вытаращенными глазами, косясь на балахон молодого человека.

– Храм Спасителя сносить будут. Это же ясно как день, и понятно, как пень! – прочувственно воскликнул рабочий-ударник с красной мордой. – Это же, товарищи, решенный вопрос.

– Да поймите же вы, наконец, – звонко воскликнул интеллигент в пенсне на вздернутом носу. – Как же может быть вопрос решен, когда Храм Христа имеет пирамидальный силуэт и одинаковостью фасадов роднится с Кремлем, а значит, и с партией. – Интеллигент снял пенсне и начал протирать стекла носовым платком. – То есть снести его никак не можно. Никак не можно.