Александр Шаргородский - Ямщик, не гони лошадей

ДЖИНН.Динозавры?

ПИТЕР.Да, вы знаете, что в Конго живет динозавр. Все в мире, начиная с бородатых ученых и кончая безусыми школьниками раз и навсегда знают, что они исчезли, что они тю-тю, что они давно «того», 50 миллионов лет как «того». А они не вымерли. Они живут, они чихают на профессоров и продолжают жить в озере, в теплой воде, и местные жители, пигмеи, ласково называют их «кэлэмэмбэ». Вы не слыхали?

ДЖИНН.Кэ-лэ-мэм-бэ…

ПИТЕР.Он в 12 раз больше слона, хребет его, как склон горы, ноги – секвойи. Днем он прячется в озере, а ночью гуляет и лакомится диковинными африканскими фруктами. Я думаю, он влюблен.

ДЖИНН.Почему?

ПИТЕР.Только влюбленные шляются ночью.

ДЖИНН.Ты фантазер, Петя.

ПИТЕР.С чего ты взяла?

РОЛАН.Да, да. Единственное место, где живет этот динозавр — в твоей голове. Папа фантазер, ДЖИНН.Он фантазирует уже лет шестьдесят.

ПИТЕР.Причем здесь фантазии? Это реальность, Вася, я снимал о нем фильм. Я же говорил.

РОЛАН.И снял?

ПИТЕР.Ну, конечно. Фильм был только о нем. Вы не представляете, какое это гармоничное существо. Все члены — пропорциональны. Длинная шея и одновременно длинный хвост. Интеллигентная морда. Глаза печальны. Глаза много пережившего человека. Что вы хотите — он столько видел, он столько смотрит на наш мир. Иногда он улыбается, как ребенок. Ест с руки. Не трогает ни взрослых, ни детей. Представляете, он ест с руки, хотя язык у него длиннее, чем самый длинный человек. И потом — он обожает романсы…

ПИТЕРзамолк.

ДЖИНН.Петя, ты так образно рассказал, что он перед моими глазами, я его вижу.

ПИТЕР.И он тебе нравится?

ДЖИНН.Очень.

ПИТЕР.Это хорошо.

ДЖИНН.А тебе?

ПИТЕР.Мне? Я его, к сожалению, не видел.

ДЖИНН.Как?!

ПИТЕР.Не повезло.

РОЛАН.Ты же о нем снимал фильм!

ПИТЕР.Да, о нем. Но он так и не появился. Он не вылез из озера, этот негодяй. Три месяца мы там проторчали, в этой жаре. А он не вылез… А как только смотались — сразу показался! Кто-то из пигмеев тихо сказал: «кэлэмэмбэ» — и он вылез на бережок. А, что скажете?.. Возвращаются только к любимым, а нас он, видимо, не любил…

ПИТЕРзамолк и отвернулся к окну.

ПИТЕР.Вася, ты не против, если я еще разок поставлю романс?

РОЛАНвстал, подошел к балконной двери и закурил. ПИТЕРпоставил пластинку, и она снова запела. Солнце начинало садиться, и они молча, каждый на своем месте, смотрели на него. Внезапно ПИТЕРподошел к проигрывателю и снял пластинку.

РОЛАН.Почему, папа?

ПИТЕР.Так, старикам не нужно слушать романсы.

ПИТЕР отвернулся, чтобы не было видно его слез. ДЖИННи РОЛАНзаметили это, но ДЖИННпромолчала.

РОЛАН.Не надо, папа.

ПИТЕР.Что не надо, шалопай? Ты думаешь, я плачу? ( ДЖИНН) . Я же говорил, что он шарлатан…. Потому что если б ты был настоящим врачом, Вася, крупным специалистом, светилой, ты б знал, что с годами слезные секреции сокращаются все чаще и чаще, и от всего — от яркого света, от снега, от шума, от гама и от романса. У меня сократились секреции, шарлатан. Вот и все!..

Он потрепал РОЛАНАпо голове. Затем подошел к окну и стал смотреть на цирк гор, раскрывающийся перед ним.

ПИТЕР.Солнце садится. Сейчас все станет багровым, потом синим… Мама любила это время… Я ставлю этот романс, шалопай, с надеждой, что динозавр выйдет из озера… Я пигмей, Вася, влюбленный пигмей, и этот ямщик — мое «кэлэмэмбэ» (он повернулся к РОЛАНУ) . Бросай свою медицину! Она наивна, она не может перехитрить старую образину, бросай ее к чертям, Вася!

РОЛАН.А что может, папа?

ПИТЕР.Песня. Напиши хорошую песню, Вася. Ты остановишь время.

Я слышу этот романс — и я снова там. Сорок седьмой год, Ленинград, июнь… Лежат руины, люди плохо одеты, и в Екатерининском садике на Невском проспекте, на зеленой скамейке, сидит девушка в ситцевом белом платье, грызет горбушку и читает «Капитал» Маркса.

А я в новом костюме, я молод, я шалопай, и я не могу от нее оторвать глаз. Я смотрю на нее, она мне что-то говорит, но я не понимаю. И я смеюсь. И она хохочет. И я понимаю — пропал. Навсегда!

Мы гуляли втроем в тот вечер — она, я и Маркс.