Владимир Бойко: Не служил бы я на флоте… (сборник)

Была у Чуйкова дочка Нелли. Эдакая «playgirl», в смысле, что представительница тогдашней «золотой молодежи». И поступать означенное дитя решило не куда-нибудь, а на исторический факультет МГУ. Причем, как и следовало ожидать, получила два балла по истории. На следующий день – нарисовалась такая картина маслом.

Идут те же самые преподаватели принимать экзамены на другой факультет, (причем дело было в здании на Моховой), выходят они еще из метро, а там оцепление, сплошь состоящее из капитанов. Прошли дальше – еще одно оцепление, но уже из майоров. Подходят к зданию – оцепление из полковников стоит. В самом здании сплошные генералы. Преподавателей приглашают в кабинет, там декан, Чуйков и его отпрыск, скромно ожидающий разборок. Профессоров, соответственно, вопрошают, мол, что же это такое, ребенок Героя Советского Союза поступает, и на тебе?.. На что профессор и отвечает: «А вы знаете, что мы у нее спросили?». Чуйков: «Нет. Что?». Профессор: «Кто командовал обороной Сталинграда». Чуйков: «И что она вам ответила?». Профессор: «А вы у нее спросите!». Чуйков поворачивается к ребенку и спрашивает: «Что?!». На что ребенок, потупив взор, сказал: «Жуков…».

История сохранила для потомков дикий вопль оскорбленного в лучших чувствах генерала Чуйкова: «На дачу!!! Мыть полы!!! И чтоб я тебя больше здесь не видел!!!..».

В 80-е годы в Ейском Высшем Военно-Авиационном Училище Летчиков произошел забавный случай. Одна из пилотажных зон для курсантских полетов была расположена рядом с воздушной трассой. Курсант на самостоятельном полете увидел пролетающий почти рядом рейсовый Ан–24, решил повыпендриваться. Подлетел поближе, покачал крылышками (типа, вот я какой крутой!) и пошел. Каково было его удивление и удивление руководителя полетов, когда за ним приземлился тот же АН–2. Гражданский летчик оправдывался: «Подлетел военный истребитель, покачал крыльями и отвернул влево, что по международным правилам означает «За мной!». А у меня за спиной 40 пассажиров! Я и подчинился…».

Заведующий кафедрой психиатрии одесского мединститута долгое время был профессор Москети. Студенты его очень любили за чувство юмора – одессит все же. Кафедра располагалась на втором этаже одного из корпусов областной психиатрической больницы. На первом этаже, под кафедрой, находилось диагностическое отделение. У профессора внутри стола была «тревожная кнопочка» на случай неожиданного нападения впавшего в буйство пациента, сидящего у него на приеме. Сигнал передавался на первый этаж дюжим санитарам. Лекционный зал был рядом с приемной, студенты заходили прямо туда. Однажды неожиданно в приемную перед лекцией заглянул зачем-то один студент. Профессор при виде его вытаращил глаза: «А это еще что такое?». Этот субъект был с длинными волосами, в рваной футболке. На шее у него висела на веревочке заткнутая пробкой пробирка, на дне которой лежала какая-то травка и внутри пробирки летала живая муха. И это студент мединститута. «А я хипую», – ответил студент. Показывая на дыры на футболке на животе и груди: «Это Солнце, а это Луна». Поворачивается спиной: «А это крылышки бабочки». Профессор молча нажимает «тревожную кнопочку». Снизу поднимаются два шкафоподобных молодца, заламывают хипующему назад белы рученьки и молча ведут вниз, в диагностическое отделение. А кто туда попадал, выйти мог только через две недели. Ровно через две недели сидел тот студент на лекции профессора в костюме, галстуке, гладко выбритым и коротко подстриженным.

И такой он был всегда вплоть до окончания института даже в жаркую погоду…

Однажды три наших офицера, один из которых – военный врач, выехали на озеро на рыбалку. По прибытии на озеро первым делом решили поужинать, и за ужином приговорили 4 бутылки водки. Стемнело. Одному из вояк захотелось по нужде. Пошёл он в камыши, начал усаживаться, его качнуло, и он аккуратно уселся задом на торчащую камышину. Криком своим перепугал всю живность на озере, выполз из камышей на четвереньках и ползет к своему доктору. Тот матюгается, но что делать – врач ведь, сполоснул раненому задницу водкой, наложил повязку.

Тяпнули еще по паре рюмок для анестезии. Тут по той же надобности поднимается второй рыбак и тоже направляется в камыши. Уже учёный на чужом горьком опыте, весь камыш тщательно утоптал, уселся, всё путём, справился, достает из кармана кителя кусок газеты, и не заметив, что из него торчит огромный тройной рыболовный крючок, загоняет его себе в задницу. Снова – дикий рёв, ползком на четвереньках – к осатаневшему от чужих задниц военврачу. Мат гремел страшный по берегу.