Вадим Михайлин - Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Отследить источник анекдота о Рерихе вряд ли возможно — в отличие от следующего текста, который никак не мог появиться прежде, чем отечественный зритель увидел «Кофе и сигареты» (1986) Джима Джармуша.

Умирают Том Уэйтс и Игги Поп. Попадают в ад. Встречает их черт с рогами и копытами, поводит в зал ожидания (исполнитель переходит на неторопливую — с ленцой — бюрократическую интонацию): «Посидите, — говорит, — документы на вас уже оформлены, распределение произведено, сейчас вернусь». Ну сидят, ждут. Тут черт возвращается и ведет с собой бабищу страшнее атомной войны. Морщинистая, вся в прыщах, сиськи висят чуть не по колено. Подтаскивает ее к Тому Уэйтсу и говорит (исполнитель переходит на интонацию гневной проповеди): «Ну что, песенки всю жизнь лабал? Кривлялся? Бухал по-черному? За это будешь с ней жить до конца времен!» И уводит обоих. Ну, Игги Поп сидит (исполнитель поджимает одно колено к другому и засовывает в рот костяшку кулака) и думает: «Если Тому такое, то мне-то что будет? Господи, ужас какой…» Тут возвращается черт и тащит за руку Памелу Андерсон. Игги Поп, понятно, охуел. Черт оборачивается и говорит (исполнитель поворачивает голову в сторону и возвращается к гневноназидательной интонации): «Ну что, блядища? Допрыгалась?» Анекдоты-одиночки возможны и в пределах крупных поджанров, вроде бы предполагающих серийность как принцип: в том же анекдоте зооморфном (уже приведенные выше тексты про горного козла на вершине скалы, про древоточцев в скрипке Страдивари, про Красного Оленя и так далее).

Впрочем, вернемся к заявленному материалу.

Тип анекдота, о котором пойдет речь в этой главе, по-своему уникален. С одной стороны, он вполне очевидным образом примыкает к достаточно обширной группе «этнических» анекдотов, которая сама по себе крайне информативна, поскольку позволяет отслеживать те модели, по которым в повседневной культуре конструируются и воображаемые сообщества, в данном случае этнические. С другой стороны, этнические анекдоты, как правило, не имеют четко выраженных источников, отражая системы достаточно традиционных, если не сказать архаических, стереотипов и восходя к тем устным нарративным жанрам, которые сложились задолго до возникновения более или менее массовых урбанизированных социальных сред. Анекдоты же «про чукчу» в этом смысле стоят особняком, поскольку здесь источник можно указать со всей очевидностью — это два советских художественных фильма о Чукотке и чукчах, снятых с разницей в 17 лет и представляющих две принципиально разные эпохи в развитии советского кинематографа — «Алитет уходит в горы» (1949) Марка Донского, режиссера, обретшего статус классика еще в сталинские времена, и «Начальник Чукотки» (1966) постоттепельного дебютанта Виталия Мельникова. Прецедентный характер обеих этих картин для анекдота про чукчу в достаточной степени очевиден, во-первых, в силу самого выбора главного действующего лица: из всех народов, которые в рамках русской великодержавной традиции могли рассматриваться в качестве кандидатов на роль дикаря par excellence, эту роль было суждено сыграть именно чукчам. Во-вторых, анекдотическая традиция усвоила и использовала ряд значимых элементов исходного кинодискурса, вполне опознаваемых даже в таком, прошедшем через жанровую трансформацию виде. При этом обе эти картины — каждая в рамках своего периода — имели статус «современной классики» и пользовались большой популярностью у зрителя, что, несомненно, облегчило формирование на их основе очередной анекдотической традиции: модель, вообще крайне продуктивная в генезисе советского анекдота — но не в случае с анекдотом этническим. В отличие от других стереотипизированных персонажей этнических анекдотов (еврея, грузина, украинца и т. д.), чукча — единственный безусловно кинематографический по происхождению.

Подобные аномалии должны иметь объяснение, и ключом к такому объяснению обычно служат системно значимые для данной жанровой разновидности смысловые элементы, которые либо не встречаются в других тематически близких анекдотах, либо не играют в них принципиально значимой роли. В анекдотах про чукчу таким элементом является непременное столкновение двух тематических областей — «цивилизации» и «дикости». Обыгрываться это столкновение может очень по-разному, но вне его анекдоты про чукчу не существуют.

Анекдот про чукчу являет собой заповедник советского колониального дискурса: модус может быть разным, от прямой трансляции колониальных стереотипов до тотальной их деконструкции, но сам по себе колониальный дискурс остается для анекдотов данного типа системообразующим. Что, собственно, не должно вызывать удивления, поскольку прецедентный для этой традиции кинотекст, «Алитет уходит в горы» Марка Донского, на колониальном дискурсе построен чуть более, чем полностью. Ключевой для этого фильма сюжет о двух больших, красивых и правильных во всех смыслах слова белых людях, которые привезли «людям холода и голода» «новый закон жизни», даже начинается весьма показательным для колониальной приключенческой традиции образом: белый человек спасает жизнь дикаря в его же, дикаря, среде обитания — и тем немедленно приобретает и верного Пятницу, и право на всеобщее уважение со стороны других дикарей.