Владимир Бочкин: Грешки (СИ)

Мы стояли дружной стеной против бесов на конях. Их лошади всхрапывали и переступали копытами. Сегодня на них броники и сферы. Я оглядел товарищей по борьбе. Крепкие ладные рабочие в кожанках, угрюмые бородатые крестьяне в лаптях, такие здоровенные, обкурившиеся матросы. В сердце затеплилась тёрпкая нежность. Родненькие мои, неужели вас сегодня будут стегать нагайками по здоровым белым спинам! Проклятые сатрапы!

В моих дрожащих руках листовки, а на меня мчится лавина проклятых омоновцев и хлещут нас, не жалея наших прекрасных тел. Дрожь охватывает мой юный организм, я не хочу умирать, только не так. Только не сегодня, когда Надысенька ждёт меня без трусиков в ближайшем подъезде, чтобы поиметься по-собачьи. Неужели я никогда не схвачу костистыми лапами её мягкие бёдра, не увижу её нежных затраханных глаз.

Я кидаю в набегающую конную волну пачку листовок, и некоторые из всадников падают. Неужели мы убиваем их! Даём отпор проклятым прислужникам антинародного режима. Но тут меня сбивает с ног есаул Антонов, ярый контра и враг народа. Я падаю лицом вниз, а его конь пробегает по мне, от ног к голове. Он бьёт меня копытом по копчику, а другим тяжёлым подкованным копытом наступает на голову. Теряя сознание, я понимаю, что конь оставил чёткий отпечаток в истории моей головы. Мой мир гаснет. А когда прихожу в себя, вижу вокруг товарищей по партии. Ласковое лицо Троцкого, дружелюбное Сталина, преданное Зиновьева и благородное Каменева. Я смотрю в их чистые ангельские лики, и у меня встаёт на них вся нерастраченная нежность моей необъятной души. Милые мои парни. Но ведь не скажешь им это. Неправильно поймут и задница неделю болеть будет.

Революция шла своим ходом, а поезд бежал своим бегом, когда я возвращался из ссылки.

Матрос, громадный и крепкий, с большими красивыми руками, ласково разбудил меня.

— Владимир Ильич, просыпайтесь, мы приехали. Пора на БТР.

Я пощупал свою голову, бритую сверху заросшую на подбородке и сказал:

— Пойдёмте, голубчик. Мировая революция ждёт нас.

Подо мной целый океан людей, моих замечательных соратников. Я влез на БТР, и мне казалось, что ветерок шевелит мою несуществующую шевелюру.

— Товарищи, — немного картавлю я. — Вот и настал великий день революции.

Толпа воодушевлённо зааплодировала, я подождал пока утихнет и продолжил.

— Нет больше сил терпеть, товарищи.

— Нет уже, Владимир Ильич, нету моченьки нашей терпеть, — заорали снизу. — Хоть бы кто додумался биотуалеты поставить.

— Да, — крикнул я. — Мы долго терпели, но теперь нашему терпеливому терпению пришёл конец.

Я взволнованно сжал в кулаке свою чёрную вязаную шапочку.

— Царя на мыло, товарищи!

Толпа одобрительно зашумела.

— Цариц на шпильки, царевича на тапки!

— Точно, — закричали бравые матросики, уже нюхнувшие кокаина. Все как на подбор, косая сажень в плечах, приятно посмотреть.

Я кивнул.

— Землю картошке, фабрики матрёшке!

Толпа одобрительно улюлюкала.

— Каждой тваре по паре! Каждой бабе по шали!

Революционно настроенные массы бурно аплодировали.

— Но главное… — наступал серьёзный момент. На моём лице проступила торжественная суровая строгость. — Царь подлец сделал страшное. Вы все понимаете о чём я.

Толпа угрюмо притихла. По мрачным лицам видно, что все уже догадались, о чём речь. Передо мной стояла суровая группа революционных рабочих. Кулаки судорожно сжаты.

— Царь… — слова застряли у меня в горле. — Царь отказался быть нашим сатрапом, душителем свободы и отрёкся от престола!

— Позор! — заорали в толпе. — Кто теперь будет нас душить! Кто будет нашим сатрапом! Кто коварно похитит нашу свободу!

На меня смотрели тысячи умоляющих лиц. Я прижал руку к сердцу.

— Не бойтесь, мои любимые. Я не оставлю вас во мраке и отчаянии! Я буду вас душить, не жалея себя! Вот этими вот руками, гнобить вас буду! Вы уж у меня не забалуете.

Люди расплылись в улыбках. Даже суровые матросы смахивали с лиц счастливые слёзы радости. Толпа взорвалась криками восторга.

— Братишечки, родненькие вы мои, — заорал я, перекрикивая ликующих людей. — Пойдёмте и убьём их всех! Ура!

— На вилы господ! Жечь их, рубить, кромсать. — Один из матросов разорвал на себе матроску: Смерть царю! Долой временное правительство — подхватили солдаты.

Так произошла революция.

Мы с моей любимой Надюшечкой, кувыркались вначале в Зимнем дворце, потом в Смольном, потом в Кремле. Везде мы отметились. Снова накинулось на нас ненасытное беспредельное счастье.