Остап Вишня - Ни пуха вам, ни пера

За людей краснел!

УТЯТА ПЛАЧУТ

Открытое письмо Прокурору УССР

Глубокоуважаемые товарищи!

Позвольте обратиться к вам с этим моим письмом.

Пишет вам дикая утка - Селезень-Крыжень, осиротевший отец одиннадцати яиц.

Выслушайте меня, прошу я вас.

Однажды вечером - это было в феврале или в марте - прослышали мы по радио, что на Советской Украине запрещена весенняя охота.

Как же мы обрадовались!

Мы летали со своей старушкой над нильскими берегами и весело улыбались.

- Вот где умные люди! Они знают, что никакой пользы от весенней охоты нет: один только вред, ибо птица как раз прилетает, размножается, чтобы осенью дать народному хозяйству большие доходы, а спортсменам-охотникам и полезный отдых.

Поглядели мы с женой на карту, да и говорим друг другу:

- Давай поселимся мы неподалеку от Киева. Там есть озера, есть болота и могучий Днепр. Да около столицы и люди лучше законы знают и почитают, так что не может случиться такого, чтобы кто-нибудь нас там обидел: бабахнул в нас тайком или разрушил наше гнездышко.

Так и порешили.

Выбрали мы себе такое болото, что называется "Ковпыто", в Броварском районе на Киевщине.

Полетели, прилетели, выбрали местечко, свили гнездышко.

Старушка моя нанесла яичек, укрыла гнездышко пухом и села на яички высиживать утят.

И вот в апреле этого года пролетаю я над болотом, гляжу - идут двое с ружьями. И направляются к той купине, где на гнезде сидит моя супруга.

Я стремглав упал в рогозу, рогозой пробрался к гнезду - и к старой:

- Идут! С ружьями идут! Гляди же, не пошевелись! Нагни головку, они не заметят! А она:

- Ой, боюсь!.

- Молчи, - говорю, - и ни гугу.

Ну, она же, знаете, женщина, дама нервная, не выдержала, взлетела.

"Бах" - и упала Смотрю я на свое гнездо, смотрю на остывшие одиннадцать яичек, смотрю и плачу.

Плачу и слезами своими пишу вам это письмо.

Кто были эти люди, я знаю, но вы, глубокоуважаемые товарищи, можете узнать об этом подробнее в областном отделе Союза охотников и рыбаков. Они лучше меня вам расскажут, что и к чему.

Заканчивал я уже вам это письмо, как вдруг подлетает ко мне утка... не моя, ведь моя уже никогда не будет летать. Подлетает и тоже плачет:

- Убил - плачет, - моего любимого селезня зверь-человек на лугу около озера Осокорки. Он там еще и рыбу, преступник, глушил толом.

О чем я вас прошу: пускай те двое, что убили мою утку, пускай они по очереди приходят, садятся на мое гнездо и высиживают мне утят, а то я сам не справлюсь. Пропадут ведь одиннадцать утят.

Может, это научит их уважать законы.

С глубоким почтением к вам

Дикий Селезень-Крыжень, неграмотный, а за

него расписался Остап Вишня.

ОЛЕКСА ИВАНОВИЧ

Олексе Ивановичу стукнуло уже семьдесят шесть лет, когда я с ним познакомился. Он с незапамятных времен охотник. Охотился и по перу и на зверя. По перу - это значит на птицу: на утку, бекаса, дупеля, горлинку, перепела, куликов... На зверя - это значит на зайца, на лисицу, на волка.

Когда-то он охотился и на диких гусей и лебедей,

разумеется, ранней весной и поздней осенью, когда

гуси и лебеди, перелетая с юга на север и с севера

на юг, останавливались на наших реках и на озерах.

Теперь Олекса Иванович уже на диких гусей и лебедей не охотится.

- Лета не те! - говорит Олекса Иванович. - А когда-то...

Жил Олекса Иванович на селе. У села было огромное озеро, даже не одно, а два озера; между теми озерами было вроде широкого перешейка, и были между теми озерами хорошие перелеты дикой утки.

И как-то так оно выходило, что утром утки "тянули" с большого озера на меньшее, а вечером - с малого на большое.

На перешейке копались ямки, ямки те маскировались бурьяном, камышом, рогозой...

Охотники садились в те ямки и ждали, когда утки пролетят над ямками.

Перешеек был не маленький, ямок таких можно было выкопать на расстоянии одна от другой на сто приблизительно метров штук пять-семь...

Охота на тех озерах очень была по душе истинным охотникам-спортсменам: они стреляли только влет, - не так как те, что сидели за камышом около плеса, ожидая, когда сплывутся вместе сто или тысяча, и тогда по сидячим - "ба-бах!".

Таких охотников в тех местах не любили и называли шкурниками, или массовыми убийцами.

- Ты влет стреляй! А сидячую и палкой можно подстрелить!

Олекса Иванович был простой человек с благородным сердцем охотника-спортсмена и никогда по сидячим не стрелял.

Даже когда он, бывало, подкрадывался к озеру на выстрел к сидячим уткам, поднимался, говорил: "А-киша!" - и стрелял только летящих.