Мария Макеева - Учат в школе. Часть первая

К слову сказать, глаза мои всегда видели плохо. Близорукость была бедой почти всех консерваторских музыкантов, которые сутками напролёт разучивали произведения, не отрываясь от похожих на блох мелких нот. Поэтому для изучения сути детских художеств, я нагнулась. От ужаса увиденного застыла в этой неестественной позе. Асфальт школьного парадного входа был украшен примитивными набросками объектов подростковых сексуальных фантазий. Многие из них дети лаконично подписали, конкретизируя название изображения для тех, кто не понял.

– Но вы же сказали, дети знают, что рисовать, – пытаясь оправдаться, промямлила я.

– Дети-то знают, – передразнила мою интонацию Валька. – А уроды – нет. А судя по рисункам, ты позвала на конкурс именно уродов.

В чем была разница между детьми и уродами, как отличать их, я не поняла. Не поняла и где в школе учатся дети, которых следовало бы позвать на конкурс. Ведь я обошла все существующие классы, и, как выяснилось, в них учатся сплошные уроды.

– А ты что, по второму этажу ходила? – внезапно прозрела Валька.

Я кивнула.

– Так дети же учатся на первом этаже, в другом крыле здания. А у нас здесь только старшие классы. Ты что, сообразить не могла, что это детский конкурс, для малышей?

Сообразить-то может я и могла. Только как было догадаться про другое крыло, если я впервые бродила по незнакомому зданию школы. Зато теперь стало понятно, что не давало мне покоя, когда я знакомилась. Очень странно было звать подростков на этот конкурс. Но и поручение было дано без уточнений. Я его выполнила, отчиталась и начальницу все устроило. В этот момент мне показалось, что Валька почувствовала свою вину.

– Значит так. На первый раз спасу. С урока снимешь пятые классы. Они хоть не очень взрослые, но еще адекватные. Заставишь их преобразить этот позор в цветочки и кораблики.

– А мелки у них есть? – уточнила я.

– Мелки я у уродов отберу!

Валька направилась в наш кабинет, и я засеменила за ней. Начало школьного дня неумолимо приближалось. Я глядела в окно и видела толпы, идущие в школу. Как от росписей парадного входа обалдевали учителя, смеялись ученики и возмущённо махали руками родители малышни.

Дверь в кабинет распахнулась. На пороге показался здоровенный детина, похожий на орангутанга, с такими же огромными, длинными и неуклюжими руками.

– Тебе чего, Сидоров? – спросила начальница.

– У меня украли стул, – ответил он и подошёл ко мне.

Валентина Петровна сразу углубилась в работу, показывая всем своим видом, что сейчас ее нельзя беспокоить. Сидоров молча сгреб меня в охапку, поднял со стула и прислонил к стене. Взял стул, ткнул на него своим огромным пальцем-сосиской.

– Это мой стул. Я подписал – Сидоров, чтоб не украли. Видишь надпись? Поняла?

– Поняла, – только и смогла согласиться я.

Орангутанг ушёл и унёс стул. Валька тут же отвлеклась от своих бумаг и покачала головой.

– Никакого уважения к педагогическому персоналу. А из такой приличной семьи. Но ты не переживай, я ему за это на уроке двойку влеплю, – успокоила меня.

Дверь в кабинет снова открылась, и вошла директриса.

– Откуда взялась эта порнография на асфальте? Кто автор?

– Выясняем сейчас, Лариса Геннадьевна. Не волнуйтесь, найдём и накажем виновных.

Директриса не волновалась. Ее голос напрочь был лишен эмоций. Она говорила так, будто объявляла на вокзале расписание поездов.

– Не просто накажем, Валентина Петровна, а вызовем в школу родителей. Поставим вопрос об отчислении.

– Ну, зачем сразу отчислять…

– А затем, что этот вопиющий факт не укладывается в голове. Школьники не просто спонтанно нарисовали гадости, а хорошо к ним подготовились. Разными цветами разукрасили. Значит, акцию разработали заранее.

Тут Лариса Геннадьевна увидела меня.

– Да садись ты, чего вскочила как школьница?

– У меня стула нет.

Директриса вопросительно посмотрела на Вальку.

– Стул организатору не особо и нужен, – заюлила та. – Она ж не сидит на месте. Бегает по классам, с детишками работает. Такая молодец девчонка, я очень довольна.

– Но стул все равно нужен. Найти для неё, – по-прежнему буднично и без эмоций распорядилась директриса. – Художества – закрасить. Сегодня днем комиссия, она не должна это видеть. Увидит – уволю. По статье. За организацию особо тяжкого вандализма в нашем храме знаний. Понятно?

Прозвенел долгожданный звонок на урок, и в школе воцарилась блаженная тишина. Будто кто-то одним касанием выключателя прервал шумное, невыносимое радио. После ухода директрисы Валька поспешила меня пристыдить.