В воздухе неприятно засмердело…
– Вот я и один! Но каков!.. – бросил реплику Марксишко и пошёл открывать калитку.
Вскоре настороженные уши Савраскина уловили беседу Анатолия с его соседкой Дуняшей. Несмотря на обращение знакомых к ней таким ласковым именем, Дуняше было лет эдак… в общем, революцию она немного не застала; лаконичнее говоря, была в возрасте, когда женщина всё и всегда узнаёт первой из достоверных источников под клятву и истинный крест.
– Толик, что я узнала, что узнала!..
– Говори короче, уходи быстрее, Дуняша, – пробурчал Звездочёт.
– Не перебивай. Такая новость, такая новость!.. Лёня, наш-то сосед, из уборной не выходит, поди уж, целый час сидит.
– Вот невидаль. Может, он животом мается? Ты что, время засекала?
– Да у меня часов нет, – возразила старушка Дуняша. – Но сидит долго.
– Пусть себе сидит. Мне-то что? – удивился Анатолий.
– Так к нему милиция приходила, а он всё равно не выходит.
– Набедокурил, наверное, сквалыга, вот милиция и пришла.
– Не бедокурил он вовсе. Чернецкого Павла, директора общественного туалета, корову знаешь? Пёстренькая такая.
– Ошалела? – возмутились в Марксишко все мужицкие начала и концы. – Лично не знаком, зачем мне корову знать? Она ж не баба.
– Это не важно. Важно, что её украли, – очень даже весело сообщила Дуняша ехидным голоском.
– Кого украли?
– Корову… рогатую, пёструю.
– Пёструю?
– Пестрее не бывает.
– Где?
– На лужке. Павел оставил её пастись, а пришёл через часок – увели.
– А почему он так рано забеспокоился о ней?
– Жена забеспокоилась, а у него дела… какие-то в уборной… Главное, что через час…
– Может быть, сама ушла? – не верилось Марксишко, что так быстро раскрылась пропажа.
– Куда же она уйдёт?.. Одна?..
– Куда? К быку, наверное.
От подобной неожиданной версии Дуняша вытаращила глаза.
– Вот как бывает… А я-то не додумалась. Ничего, сейчас милиция ходит по дворам да расспрашивает, кто что видел. Пойду и скажу насчёт быка – вдруг премию дадут за догадку. – Дуняша крутнулась на месте с ловкостью гимнастки и лихо засеменила прочь, крикнув напоследок: – Если премию дадут, я тебе, Толенька, пачку сигарет куплю.
Стоило собеседнице ретироваться, как Марксишко почти влетел в дом, с такой прытью, похвастаться которой он не мог уже давно.
– Полундра, Иван, сейчас менты будут здесь. Вылезай из шкафа, – дрожа от страха, скомандовал Анатолий.
Савраскин слышал всё… Обомлев и представив себя в полосатых костюме и шапочке, да ещё на скамейке за решёткой, Иван вывалился из убежища и, закатывая глаза, воскликнул:
– Горе мне! Я так сильно любил свободу!
– Ты какого рожна разлёгся тут? Вставай, нужно мозгами шевелить, – негодовал Марксишко, предчувствуя, что вновь отдуваться будет он один.
– Толечка, пока не поздно, давай выведем корову на улицу…
– Поздно, – оборвал Марксишко. – Следует придумать что-нибудь иное.
– Толя, а затея-то с коровой – твоя. Отпусти меня, пожалуйста, не оставляй двоих малых деток без кормильца, – почти зарыдал Савраскин.
– У тебя малые дети?! – возмутился Звездочёт. – На прошлой неделе я видел старшего твоего с девахой, шли под ручку; а младшенького застукал недавно в магазине, вино покупал… замечу, покупал не одну бутылку, а несколько.
– Что сделаешь, балуется иногда молодёжь, – оправдывал Иван сына. – Мозги нынче у неё зелёные, неокрепшие, глупые.
– Тьфу на тебя, червь! Я и без тебя управлюсь, – гремел Анатолий, метая слюну.
Повторять Савраскину не потребовалось. Не успел Марксишко выругаться, как Иван захлопнул калитку со стороны улицы и покатил в сторону своего дома, обгоняя лающих на него дворовых псов. В раздумье Марксишко присел на стул.
– Соображай, соображай… – внушал себе Анатолий.
Внезапно он подскочил и, ринувшись к шкафу, принялся что-то искать. Вернулся Марксишко с листком бумаги и огрызком карандаша.
– Я же говорил, что выкручусь, – выводя каракули на листе, шептал Анатолий.
Через минуту, украдкой, Звездочёт повесил объявление на калитку. Текст сей гласил: «Потерявшего корову прошу обратиться к Анатолию Марксишко. За хлопоты
и сознательность приму небольшое вознаграждение».
Вечером, лениво разглядывая в лупу таракана и попутно слушая современную музыку, Марксишко пировал… один. На столе красовались литровочка самогона и банка килек в томатном соусе, робко горела свеча…
А в это время Иван Савраскин с трудом заставлял себя уснуть, чтобы не слышать музыку голодного желудка.
Читать дальше