Павел Гусев - Жизнь, увлечения, огорчения

С тех пор Контрабасист стал мечтать о том, чтобы такую люстру приобрести. Стоила она дорого… Через несколько месяцев, накопив за время гастролей денег, он всё-таки смог её купить. Принёс домой, повесил в комнате, зажёг. Заискрилась Люстра, засверкала… Смотрит Контрабасист на неё, не налюбуется. А Люстра на него с удивлением глядит и рассуждает: «И чего он меня в свою каморку принёс? Ему бы старую мебель заменить да обои замусоленные переклеить. Да и я не такого ждала – хотела в прекрасном, с зеркалами, зале висеть, как мои подруги…».

Когда к Контрабасисту зашли его приятели-музыканты, увидели Люстру, они стали его ругать: «И зачем только ты на такую роскошь потратился! Лучше бы квартиру привёл в порядок!»

Но когда музыкант провёл смычком по струнам, Люстра прислушалась, а когда зазвучала мелодия из известной оперы, преобразилась: задрожали под звуки контрабаса её хрустальные серёжки, зазвенели тихонько – словно от радости. И тут Люстра поняла, как она дорога Контрабасисту, который приобрёл её, несмотря ни на что.

Прошли годы. Контрабасист продолжал радовать Люстру своей игрой, знал, на какую тональность отзывались звоном хрустальные серёжки, а Люстра смотрела на его сильные пальцы, бегающие по грифу, и догадывалась, когда нужно прозвенеть в тон.

Однажды в тихую звёздную ночь Контрабасист открыл окно настежь – ему было душно. Следом зажёг Люстру, настроил контрабас и тихо заиграл фугу Баха. Зазвучали сначала низкие ноты, а затем – словно небо раскололось – взлетели высокие звуки, достигавшие, казалось, самых звёзд. Те же, точно в ответ, засветились ярче, как и хрустальные серёжки Люстры, которые звенели в этот раз громче обычного и даже, срываясь, падали на пол… Очень вдохновенно играл Контрабасист, а когда закончил, вздохнул глубоко и сел на стул.

Утром к нему пришёл дирижёр, принёс ноты – «Соло для контрабаса». Но в комнате никого не было – увидел дирижёр только его контрабас, прислоненный к столу, да рассыпанные вокруг хрустальные серёжки от Люстры, похожие на слезинки.

Соседи потом говорили: в ту ночь они слышали, как с неба лилась божественная музыка.

Коврик всегда с почтением встречал в прихожей гостей.

– Пожалуйста, входите, проходите, – говорил он всем.

Его топчут, об него вытирают обувь, а Коврик даже не шелохнётся, свой ворс всем подставляет – гости же! А когда они уходили, благодарность за его труд получали Швабра с Тряпкой: по полу ими слегка пошмыгают, потом помоют, почистят, и отправляют отдыхать и сушиться. А Коврик всегда после этого выносят на улицу и трясут, и бьют палкой, как провинившегося.

– В чём же я виноват? – охал и причитал возмущённо Коврик. – И за что я каждый раз получаю взбучку?

– Видно, доля твоя такая, – посочувствовала ему Палка и добавила:

– Кому как в жизни повезёт!

– Сейчас в наш век, в наше нелёгкое время благотворительность в почёте! – произнесла Клизма на совещании Творческих работников: ластиков, карандашей и ручек. – И я тоже хочу заняться благим делом!

Впервые за всё время присутствующие на совещании от благотворительной помощи отказались. И Клизма про себя решила: «Видно, жить стали лучше!».

Встретились как-то на полянке Жук и Пчёлка.

– Ты что разлеталась так суматошно, расстроена чем-то? – спрашивает Жук.

– Да обеспокоена я: цветов не вижу! А значит, и медка не соберу! – жалуется Пчёлка. – А без него не знаю, как зиму проживу, – замёрзнуть можно!

– А я слышал, что у вас какой-то прожиточный минимум есть, – вот и выкрутишься за счёт него! – попытался успокоить её Жук.

– Так ведь это надо весь мёд поровну тогда поделить! Но не всегда это честно получается, ведь есть пчёлки работающие, а есть и лентяи…

– Жалко что у вас навоз не в почёте. – сказал Жук. – С ним можно беззаботно любую зиму прожить. И его везде полно. Может тебе, подружка, об этом задуматься?

О Бревне все говорили, что оно очень ограничено в знаниях и совсем не интересно в общении.

Но Бревно-то знало себя… Когда-то его корни были глубоко в земле, а ветви поднимались высоко к небу и видели день и ночь, звёзды, луну и солнце… И про всё это Бревно могло бы поведать много интересного. Но кто-то и зачем-то из дерева превратил его в молчаливое Бревно.

Розочка в Горшочке стояла возле Секретера. Была она очень важная и никогда не обращала ни на кого внимания. Даже когда её лепестки падали в ящичек Секретера, она этого не видела. Только порою замечала: ящичек его был то закрыт, то открыт – словно Секретер время от времени чем-то любовался…