Максим Злобин - Белая Рать

© Максим Злобин, 2020

ISBN 978-5-4490-3755-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За спиной Пересвета Лютича загустела толпа селян. Для местных людей грядущее зрелище было в радость. Хотя, если уж честно, для местных людей любое зрелище было в радость. Женят кого или бьют – или все это происходит одновременно, – люди просто обязаны потоптаться рядышком.

Помнится, последний раз такая орава собралась посмотреть на двойную радугу. А такое и вовсе нельзя было пропустить.

В село приехал белый ратник.

Внешне ратник Пересвет Лютич пытался выглядеть задумчивым. Он все бродил и бродил подле крыльца. То многозначительно вскидывал бровь, то покачивал головой в знак согласия или несогласия с самим собою, а то принимался водить руками, якобы, прикидывая, что да как.

Со стороны Пересвет Лютич казался глубоким знатоком своего дела. Спокойным, уверенным и рассудительным. Но это только со стороны. На самом деле все его нутро сотрясалось от страха. Он боялся. Боялся крыльца. Боялся двери. Но больше всего на свете он боялся того, что скрывается за дверью.

А ведь как не хотелось бояться в такой чудесный день. Негоже честному человеку думать о нечисти, когда солнце едва-едва перевалило за полдень, а воздух вокруг настолько свеж.

Теплый, весенний, он заражал какой-то молодецкой дуростью. Уж больно жаждется, наглотавшись такого воздуха, махнуть на все рукой и поехать к цыганам.

Так еще и вокруг нынче такая красота. Красотища! Впитывая в себя силу самой жизни, набирают цвет листья на деревьях. Тут и там искрятся чистые, прозрачные ручьи. На редких, только что распустившихся цветах батрачат сонные пчелы. Ласковое солнышко греет спину.

Да только вот за прогретой солнышком спиной Пересвета, в толпе, уже объявился он . Сухой старик со ржавыми вилами . Вестник конца душевных колебаний и палач бездействия.

И как всегда в таких случаях, этот старик не желал быть рядовым участником толпы. Он прямо-таки бурлил праведным гневом. Да так яро и истово, будто и впрямь был готов – если что-то пойдет не так, – пустить в ход свои вилы.

И орал он, конечно же, громче всех.

Сухой старик со ржавыми вилами. Клянусь, либо он меня преследует, – думалось Пересвету, – либо такой вот хрыч просто обязан быть в каждой маломальской деревне. На тот случай, если вдруг соберется толпа.

А может быть у них, как у зодчих, и артель своя существует. Может и сам князь над этой артелью верховодит. И отбирает строго, не иначе как на службу при казне:

– Когда жрал в последний раз? – сурово спрашивает княже.

– Не помню, Ваше Сиятельство! – отвечает хрыч.

– Похвально. А вилы-то у тебя есть?

– А то, Ваше Сиятельство!

– Ржавые?

– Самые что ни на есть! Аж сыплются!

– Молодец. А теперь ответь мне, мужик, когда тебе надлежит обрестись в толпе?

– В момент наивысшего напряжения, Ваше Сиятельство!

– А точнее.

– А точнее, когда Пересвета Лютича начнет тошнить со страху.

Пересвет туго раздул щеки.

Позади него, как и прежде, гудела толпа.

Иной человек если и боится чего до смерти, так ему страх старым добрым товарищем является. Голову студит, а тело греет, чтобы оно могло шустрее наутек броситься.

Другое же дело Пересвет. Ему страх не товарищ. Скорее уж выживший из ума дед, за которого подчас бывает стыдно.

Ну, право, какая же подлость! Коли позади толпа – Пересвета тошнит. Рядышком крапива разрослась или куст терновый, так его непременно в обморок тянет. Ну а если уж лицом к лицу со своим страхом оказался, то тут самое время застыть. Не иначе как мокрая рубаха на морозе.

Не без должного рвения хочется Пересвета немножечко оправдать. Он не трус. Скорее даже наоборот. И один лишь только страх перед нечистью действует на него так гнусно.

Тут же, а оно и понятно, родится самый простецкий в мире вопрос. А на кой ляд он тогда служит в Белой Рати? Что же он, дурачок, забыл среди этих бесстрашных мужей, что стоят стеной на пороге человечьего мира со зловредной Навью?

Ответ будет еще проще. Ратниками не становятся. Ратниками рождаются.

Великим усилием Пересвет Лютич втянул щеки и прогнал беду восвояси. Беда оставила во рту кислый привкус. Он поморщился. Глаза подернулись бледно-розовым и грозились дать течь.

Хватит, – решил сам для себя ратник, – с чего бы пьянице отказаться от браги, а коню от овса? И с чего бы вдруг мне обойтись без каменьев?