Дом - Апокрилог. Закрывая глаза

Они тайно ищут «корень», который потерян за закрытыми глазами, даже не догадываясь, что и так находятся в нем. Ответ всегда находится перед носом, если есть общий знаменатель, общая платформа, однако страх узнать правду, пренебрегши ходом стрелок на циферблате, то и дело застилает им глаза. Страх, приходящий из неизвестности; заморский негоциант с ящиками вирусов и заморской заразы вместо товара. Страховые опухоли возникают от абдрагана перед смертью, и чем стремительнее растет эта опухоль, тем скорее наступает угасание. А вот если представить пасторальную картину, уже завершенную художником – с дорисованными местами: вместо серого полотна туч — голубое небо над зеленым лугом, а среди овец — абсолютно осязаемый пастух, — тут уж вряд ли подумаешь на происки высших сил.

Так вот… гуляет по городу корень духа тайного желания всех гомункулов, фантастически персонализировавшийся в непомерного ребенка; тот, кого он касается, или кто пребудет в нем, мигом меняется на глазах, — словно в овцу из картины вселился дух ребенка. Если кто-то торопится — а здесь такие все, — то с прикосновением вмиг останавливается и начинает залипать в небо, как это делали дети на лугу; а затем, придя в себя, оглядывается, и глаза его начинают медленно расширяться, прозревая как яблоко Адама и Евы. Слышится дикий хохот, переходящий в истерический – до боли жалобный – и следом раздаются чередующиеся шлепки ласт ног о дорогу: это заключительная пляска селедки а-ля падебаск, с мягкими приклонами. Уже вскоре «стукнутый» горланит свое имя, которое только сейчас вспомнил, а заодно и все свое вычеркнутое детство, – судя по настроению – явно приукрашенное. Таких обычно сразу подбирают санитарные машины с мигалкой – караулящие дорогу сутками – и увозят их в места «выведенных из строя». Такой участи удостаиваются и те, кто в тайне желал больше остальных избавиться от страха.

В том случае, если дух ребенка прополз не на четвереньках, а прошел на двух, житель довольно быстро приходит в себя, еще долго оставаясь мысленно парализованным прозрением. Он будет брести по улице, вычищенной до крошки; вновь вольется в толпу, все же оставаясь мысленно далёким; различит только светофор, который ему скажет стоп на несколько минут, низвергающихся в вечность. Разряд! Пульс. «Он дышит?!» «Да, дыхание слышно, но его здесь нет!..» На долю мгновения он показался себе « своим » среди чужих. Теперь он очутился в своей квартире, а вокруг все словно померкло; пешеход трансформировался в зыбучий ковер; окружающие будто отгородились от него стеной. Всё постепенно исчезает; и время… Но он стоит, – отголоски былой сконцентрированности; он должен стоять – отклики из другой реальности. Зелёный. Что-то в нем возвращается в реальность, но в целом – это беспросветное жамевю; пробуждение после глубокого сна – пляшущим ритмом многогранности. Глазницы убаюкивают теплым давлением яблоки глаз, туже натягивая покрывало век, – пришло время спать, но в его уши пробивается отдаленное движение. Мешает. Его подталкивают в спину устремленные и проворные потоки, но он никого не может отследить, – они стали прозрачными благодаря его сверхчувствительности и впечатлительности. Затем всё вновь меркнет и озаряется вспышкой ещё более черной и устрашающей. Ему становится не по себе; мысленно проскальзывает лифт возвращения — дзы-ы-нь! – и тогда он задаётся кровоточащим вопросом: « Это ли мой мир?».

А ведь подобных провидцев здесь не сосчитать, только надави на больное место. И именно этот разгуливающий по городу смерти, крепыш, – чей дух воссоздан из страха перед потусторонним, – отлично справляется с этой игрушкой страха, пасуя её, мячом, каждому. Мои дифирамбы, коль найдется бесстрашный, сумеющий отразить его подачу! Если же не удастся, у того просто недостаточно сил к принятию такой правды; того увезут в конвульсиях эпилептического припадка в отдаленные места, где незамедлительно приведут безвозвратно тронувшийся ум в рабочее состояние. Этот серо-сизый, каменный мир гробниц, прикрепленных к горе, – над которым кружат кондоры, клюющие остатки тления не живых и не мертвых окаменелых статуй, – естественный исход – если бы не это тайное стремление к другой жизни. Никогда не теряющиеся из виду дорожные разметки, знаки и светофоры в их головах, — «да», «нет», «уточнить»; водительские права с инструкцией по управлению своими механическими движениями и действиями… Что им не грозит, так это перегорание от эмоционального всплеска вдохновения!.. Роботы не испытывают эмоций; выход к «корням» закрыт.