Дом - Апокрилог. Закрывая глаза

Обычный распорядок дня этих гомункулов таков: поспали, подышали гарью и давай на работу, – и всё заново и заново… «Здравствуйте, мама, здравствуйте, отец!» — здоровается вежливый миниатюрный взрослый. «Мне кажется, нужно пригубить по рюмочке кофе, не так ли?» И открывает окно, чтобы освежить уличный смрад.

За окном, по магистрали, машины длинными гусеницами ползут в непролазной толчее; некоторые прямо на ходу выпрыгивают из транспорта, оставляя запрограммированные машины добираться самостоятельно. На утренней «пробежке» обычно перемещаются на своих мини-автомобилях жуках, заметно сплющенных от бампера до багажника, чтобы максимально сократить заданное расстояние. Сама же работа течет как рафинированное масло горячего отжима, которое на протяжении дня успевает раскалиться до небывалых температур, – отсюда-то и разносится пожароопасная атмосфера в город. Работают все слаженно — как по чьей-то инструкции; все действия исполняются с быстротой кофейной сонности привычки. Здесь, как ни странно, ни на одном предприятии, корпорации и т. д., совершенно нет начальства. Каждый – в одно и то же время — начальник и исполнитель, – ответственность колоссальная! Здесь всем заводит время – наручники часов.

Однако почти все тайком верят в существование высших инстанций, которые, предположительно, и завели счет времени. Но это поверье остается необсуждаемым табу. Считается дурным тоном публично полемизировать догадками о силах, сотворивших всё вокруг. А также запрещена всяческая фантастическая/беллетрическая ересь, заканчивающаяся общенародной паникой, да такой, что впоследствии большинство консолидирует свои пристанища, страшась выходить их дома. Гомункулы ужасно боятся узнать правду о своих властителях; боятся, что это может пошатнуть слаженность и стабильность их деятельности, – и тогда все потеряно! Наступил бы кризис во всех областях, а к такому эти крохи-муравьи явно не подготовлены, – раздавит, и с концами.

В этом есть нечто пасторальное: овцы, пасущиеся на лугу, под надзором бесплотного пастуха, стремящегося согнать их плетью в стадо, чему те никак не внимут, а только блеют, припускаясь врассыпную: «что происходит ?» и «почему нам больно ?»; сплочаются вместе, лишь чтобы защититься от страха, насылаемого на них пастухом. А тот всего-то гонит своих овец в загон, так как дело идет к грозе . Те же следуют в ту сторону, где их меньше всего бьют.

Так и наши гомункулы: идут туда и делают то, что не понесет за собой негативных последствий. Но с таким же успехом они могут не отследить изменения в погоде и атмосфере, которые могут выдаться гораздо губительнее всех прочих «последствий» вместе взятых. Допустим, заработаются, и, запамятовав о проветривании помещения, задохнуться и/или сгорят от перегрева. Их явно пугает этот невидимый тиран, которого они создали сами – страхом перед неизвестным. Теперь для них всё неизвестное персонализируется в стереотип: плеть и боль, а там и смерть рядом. Но в тайне, все они грезят мечтами о счастливом детстве, – каким бы оно могло быть?

На лугу резвятся и танцуют под дождем настоящие дети; а взрослые – эти овцы, всё боятся отхватить невидимой плетью, и, отгоняемые, они все смотрят на них – весело играющих под солнечно-радужными брызгами фруктовой сладости. Детки в сладкой цветной помадке и в слепляющей волосы, жидкой карамели. Они тянутся широкими безмятежным улыбками к небу; к брызгам сладкой газировки с небес — как только что встретившие свет кротята, поблескивающие лучистой шкуркой. Эти овцы , — будем их в подходящий момент так называть, – скорее подведомые извращ енцы, для которых желание властителя — закон и одновременно — разящее наказание. При всем при этом они находятся в наибольшей близости с призраками детей, – т.е. с собой из вычеркнутого детства, которых прижизненно лишили жизни. И остается неясным вопрос: наказал ли их заботливый пастух, которого они записали в «неизвестного» злодея, либо же они сами себе являются виной и наказывать следует только себя? Впрочем, с какой стороны не подходи, причина кроется в страхе , чистого вида страхе . Решающей остается одна деталь: от чего этот страх отталкивался? Контрапункт всех страхов, сложенных вместе, всегда можно заключить в некую каденцию завершенности, – т.е. источник всех страхов, или, в частности, исчисляемого; корень дерева; корень всех начал витального плана – земля под ногами и небо над головой; вибрационный кокон, имеющий непосредственное отношение к вам и в вас.