Жесуй Бесдеполь - Красное небо

– А? – поднимает юноша испуганный взгляд.

– Водку, – поясняет Оливия.

– А? А! А чего? Я ж ее не пью?

Вопрос немного оживляет Василия, помогает ему выйти из ступора, и юноша тогда осмеливается начать процедуру.

– Ты… это… смотри, щипать будет.

Аккуратно он прикладывает к расцарапанной коленке слегка промоченную водкой марлю с ваткой, и девушка слегка прищуривается, зашипев. Уже через несколько секунд она справляется с легкой болью, и водитель сразу же начинает заматывать коленку бинтом.

– Так… вот… сейчас…

Оливия спокойно наблюдает за тем, как неуклюже работает юноша руками, боясь прикоснуться случайно к ноге. Раскрасневшийся, он осторожно и заботливо наматывает бинт, а когда заканчивает, то становится ясно, что начальную военную подготовку он в школе не прогуливал.

Бинт на коленку ложится красиво и ровно. Подвигав ногой, комсомолка даже удивляется, ну а Василий, довольный результатом и сам, гыгыкнув и почесав затылок, принимается за вторую коленку.

– Ну, сейчас и тебя починим! Гы!

Девушка остается безразличной и глядит как-то странно, отчего юноша сразу умолкает, не делая попыток снова подшутить.

Оливия тем временем оправляется от легкого шока, ненадолго вернувшего ей чувства. Она вновь становится безразличной, что отражается приятной расслабленностью мышц лица, начавшего казаться слегка высокомерным, но Василий, смущенный до крайней степени, не замечает этого, поскольку сосредотачивает все силы организма, чтобы не коснуться случайно ножки комсомолки и не доставить ей этим абсолютно лишних неудобств.

Сама же девушка ничего не стесняется. Повинуясь своим мыслям, осмотрев внимательно довольно симпатичного юношу, одетого в рабочее, с короткой стрижкой и вихрами, она незаметно берется за ткань юбки и начинает ее поднимать.

Когда подол оказывается на середине бедер, то Василий все-таки это замечает. Увидев красивые ноги девушки, он сначала застывает, невольно став их рассматривать, но следом тут же уводит глаза, возвращает, путается, оступается и чуть не падает, но все же отставляет ногу и встает.

– Ну-у… это… все… как бы… – чешет юноша затылок, отвернувшись.

Девушка не теряет ни мгновения, встает, подходит ближе, непринужденно и легко берет водителя за ладонь, опускает ее резким движением и старается просунуть под упавший подол синей юбки.

Пальцы Василия оказываются на бедре Оливии, чуть выше колена. И тут же она со вздохом невольно вздрагивает, не сумев удержаться. От прикосновения, по всему бедру холодком ударяет ток и кажется, будто к ноге на миг приложили лед. А затем мышца слабеет с приятным чувством, а комсомолка беззастенчиво начинает поднимать руку юноши выше.

– Э… э… Э! – спохватывается Василий. – Да ты чего?! Разве ж можно ж… это ж… я ж не это же!

Оливия молча и с недовольством глядит на юношу. Отняв руку, он, весь покрасневший, отскакивает в сторону.

Трудно представить, будто бы действия красавицы-комсомолки могли не подействовать на юношу. Дыша через рот, он уже выглядит так, будто пробежал километров пять, кажется, даже начинает потеть, взгляд прячет и до жути смущается, а от волнения даже на шее у Василия заметно вздуваются вены.

Оливия уже, вздохнув, подступает ближе, чтобы продолжить то, что она начала, но юноша вдруг заговаривает, не обернув голову и слегка нахмурившись.

– А я ж думал, врет эта Настасья Федоровна! – заявляет он, будто оскорбленный. – А ты что ж, такая, что ли?

Девушка застывает на месте, но выражение на ее лице мгновенно теряет спокойствие. Разумеется, юноша не может знать, что вынуждает комсомолку так странно себя вести, но становится дико обидно. Одно дело, когда окружающие винили ее без повода, сейчас же все немного иначе, и слова Василия ударяют в самое больное место: до сих пор все обвинения строились на вымыслах и слухах, теперь же они тем обиднее, что имеют хоть какую-то основу.

Это снова заставляет чувства вернуться.

– Придурок! – вскрикивает девушка, не удержав порыв.

Толкнув Василия, она хватает велосипед, чуть не спотыкается, а сама уже начинает плакать, не удерживая целое море слез, вдруг начавшее проливаться из глаз.

– У меня еще никого… – говорит она сквозь плач, оправдываясь зачем-то перед человеком, почти незнакомым. – У меня никого еще не было!

На лице юноши мгновенно отражается вся глубина и сила его простецкого сочувствия. Тут же он сжимает от обиды кулак, не зная, что сказать, и отпускает девушку, с горя зашвырнув в траву открытую бутылку водки.