И только под конец обхода, в одном из домов Лесь Богданычу повезло. Некто Хаим Кацнельсон, позаимствовавший у него в своё время под большой процент солидную сумму «на развитие бизнеса», сообщил, что лично сам участвовал в захоронении Изи и Софы, безвременно павших от руки «незалежников». Со слов Кацнельсона, Изя, как человек болезненный и «маломощный», попросил его – за плату, конечно – помочь выбраться из города с двумя большими чемоданами. Объяснил он это тем, что решил поискать более спокойного места для проживания.
Он, Хаим, разумеется, не мог отказать в помощи единоверцу – тем более, когда речь идёт о солидном вознаграждении! Он даже предложил Изе «не светиться» с чемоданами, а использовать для их перемещения телегу – что и было сделано.
Всё шло хорошо до тех пор, пока за городом они с Изей и Софой не напоролись на одну из бесчисленных «незалежничьих» банд. Имущество Изи перешло в руки этих разбойников, а чета Биберзонов – в мир иной. Как удалось спастись ему, Хаиму? Оказалось – по чистой случайности. Перед тем, как на них налетели бандиты, он пошёл «до ветру», в густые кусты, откуда и наблюдал за всем этим кошмаром. Ему же пришлось в одиночку предавать земле тела единоверцев. И за что? За какой-то жалкий аванс в пару золотых десяток – ведь всю сумму Изя обещал уплатить только после того, как они проследуют зону боевых действий. Вот как не повезло бедному еврею – это уже не об Изе, а о нём, о Хаиме!
Федулов молча выслушал эту трагическую исповедь, бесконечное число раз прерываемую душераздирающими воплями. И когда Хаим, наконец, замолчал и оставил своё намерение дорвать последний волос на голове, Лесь Богданыч вежливо попросил того показать ему могилы «безвременно почивших в бозе» Изи и Софы. За соответствующее вознаграждение, конечно.
Глаза предприимчивого еврея радостно заблестели. Не могли не заблестеть: в противном случае, он не потянул бы даже на просто еврея. В качестве аванса Кацнельсон затребовал пять золотых «червонцев», каковые тут же и получил.
Вскоре телега «неразвившегося бизнесмена» уже скрипела колёсами в направлении городских окраин. Через три часа пути, на перекрестье степных дорог, Хаим сказал «Тпру!», что в переводе с извозчичье-лошадиного означало: «Здесь!»
И действительно, Кацнельсон бросил поводья на один из кустов, своим наличием частично подтверждающим его рассказ. На убедительно подрагивающих ногах он подошёл к двум скромным бугоркам, «украшенным» колышками с табличками, которые извещали прохожих о том, что здесь аж с августа девятнадцатого года покоятся Исаак и Софья Биберзон.
Кацнельсон рухнул на один из бугорков, по надписи на табличке принадлежащий незабвенному Изе, и, обливаясь слезами, ударился в воспоминания о последнем дне земного существования друга и единоверца. Так как воспоминания эти в точности до запятой дублировали уже слышанный Федуловым рассказ, а вопли Кацнельсона не давали Лесь Богданычу сосредоточиться, то он вежливо попросил голосящего Хаима заткнуться, и приступил к осмотру захоронения.
На первый взгляд, всё было исполнено надлежащим образом. Но на второй Лесь Богданыч обнаружил некоторые странности и несоответствия. Так, фанерные дощечки с надписями – явно от ящиков для фруктов – были аккуратно очищены не только от бумажных наклеек и потенциальных заноз, но и не менее аккуратно обрезаны по краям. Явно – пилой. Неужели всё это делалось в степи, в условиях лимита времени и в минуты скорби? А зачистка поверхности? Хвалёная еврейская аккуратность?
Федулов внимательно пригляделся к надписям. На дощечках он без труда различил прямые линии, исполненные химическим карандашом: фанерка была разлинована на манер ученической тетради. Да и само начертание букв – аккуратно, с обводом – явно свидетельствовало о том, что текст – не полевого, а неспешного домашнего исполнения.
– Так с тех пор ты здесь ни разу и не был? – как можно участливее спросил Лесь Богданыч.
Кацнельсон моментально оторвался от бугорка, и выпучил на спутника чёрные, как агат, глаза.
– Да Бог с Вами, Лесь Богданыч! Я и сейчас-то ехать не хотел – разве что…
– За «червонцы», – «догадался» Федулов, по-прежнему внимательно разглядывая надпись. – Значит, ни разу не был?
Хаим недоумённо пожал плечами.
– Богом клянусь!
Он явно не понимал, к чему это клонит его кредитор.
Ювелир оторвался от надписи и перевёл взгляд на землю. Ковырнул её носком ботинка. Структура почвы даже на первый взгляд зримо отличалась от той, что окружала могилы. Лесь Богданыч сделал несколько шагов в сторону кустов. Теперь уже Кацнельсон сопровождал его напряжённым взглядом. Кажется, до него начал доходить смысл бессмысленных, на первый взгляд, вопросов кредитора и его телодвижений.
Читать дальше