Елена Кисель - Боги

Под конец какая-то нимфа с особенно разбитым сердцем все же прокляла Нарцисса: «А чтоб ты мучился, как мы!»

Афродита вовремя щелкнула пальцами: хоп – и Нарцисс безнадежно влюбился в собственное отражение в воде.

Что и дошло до него не сразу.

Несколько дней красавец стоически признавался отражению в любви и пытался его облобызать (нимфы, надо думать, радовались комедии из леса). В конце концов, страшная мысль все же осенила Нарцисса… и тут опять во всей красе проявился недостаток мозга. От отражения юноша никуда не ушел, день деньской повторяя: «Ути, какие глазки, ути, какие губки, ути, как я тебя люблю!». При этом он случайно забыл, что между комплиментами надо бы еще и есть – и тихо помер, то ли от голода, то ли от неразделенного чувства.

Нимфа Эхо скорбела, остальные скорбели настолько, что решили Нарцисса поглубже закопать. Но им не удалось даже этого, потому что на его месте уже вырос одноименный цветок.

Из непроверенных источников

Подземные слухи врут, что Танат очень обижался из-за всех этих превращений: «В цветочки их… в деревья… я прилетаю на вызов…и мне что своим мечом – листья рубить или лепестки вместо прядей обрезать?!». А Гипнос иногда добавлял, что «Еще можно корешки окучивать».

Кое-кто в приступе наивности утверждает, что Деметра была исключительно мирной богиней: не совалась на Олимп, дарила народу плодородие и любовалась дочкой-Персефоной. А что в свободное время она устраивала голод и недород от тоски по дочери, совала младенцев в печь и кушала человеческое мяско (об этом ниже) – так каждый имеет право на свои маленькие слабости.

Но мы скажем все-таки правдивее: Деметра была дочкой Крона и тещей Аида. То есть, желание карать у нее было в крови. С той разницей, что она предпочитала почему-то пополнять не флору Эллады (пфе, и так с растениями круглый год!), а фауну.

Например, оскорбившего ее мальчика Деметра перекинула в зеленую ящерицу. А садовника Аида Аксалафа, который свидетельствовал о том, что Персефона съела гранатовые зернышки, – в сыча.

Но больше всего теща своего подземного брата отличилась в истории о Триптолеме и Линхе.

Триптолем был сыном царя Элевсина и первым агрономом в истории. Деметра научила его пахать, надавала семян пшеницы – и отправила учить народ земледелию. Неизвестно, в радость ли царевичу было ходить за плугом и выступать сеятелем – но благоразумный Триптолем выполнял поручение честно и, вроде бы, даже втянулся. Запахав для начала весь Элевсин вдоль и поперек, он подался на просторы Эллады, а потом и вовсе отправился поднимать целину в другие страны – заметим, на чудесной колеснице, запряженной крылатыми змеями.

Народ в других странах ничего против не имел и оказывал странному агроному почести (во-первых – сеять научит, во-вторых, вы его упряжку видели? Хотите его прогнать?!). Но вот Триптолем доехал до скифов – и столкнулся с неэлладским менталитетом. Царю Линху понравилось пахать. Ему понравилось пахать настолько, что он решил сделаться из царя скифов агрономом мира всея. Для выполнения хитромудрого плана требовалось всего ничего: убить Триптолема.

Одного не учел скифский царь: Деметра бдила за любимчиком. Богиня пристально следила, как ночью Линх крадется к ложу спящего Триптолема, вознося зловещий кинжал… подождала, пока кинжал будет вознесен… (чтобы уж наверняка). И в эту самую секунду превратила злобного царя в дикую рысь.

Спасение удалось на славу: вместо того, чтобы пробудиться и узреть над головой кинжал, Триптолем пробудился и увидел офигевшего Линха-рысь. Надо полагать, встреча была фееричной…

Подробности встречи (вроде долгой погони по спальне, швыряния в рысь предметов быта, воплей и воззваний к Деметре, появления разозленной Деметры, новой долгой погони, теперь уже коллективной) мифы стыдливо опускают. Известно только, что Линха в конце концов отпинали в леса, а Триптолем продолжил свои агрономические труды на благо Деметры и мира.

Надо полагать, от заикания, вызванного чудесным спасением, он со временем тоже избавился.

От мирной и милой Деметры прилетело и царю Фессалии, Эрисихтону. Правда, ему уже за другое и по-другому.

Эрисихтон страдал частой болезнью элладских царей – навязчивой идеей. С какой-то радости ему непременно втемяшилось срубить столетний священный дуб в роще Деметры. Очень может быть, что царь втихомолку увлекался рубкой деревьев и время от времени устраивал для себя царственный лесоповал. То есть, столетний дуб для Эрисихтона был все равно что для Зевса – очень красивая нимфа или для Гефеста – новый набор кузнечных инструментов (помешательство вплоть до эротических снов и обильного слюноотделения).