Алексей Розенберг: Куншт-камера. Зал второй

И вот, в очередной раз Петр Сергеевич явился к Варваре Тихоновне, и они сели пить чай. А к тому времени у Варвары Тихоновны начисто кончился весь крысиный яд, полностью переведенный на Петра Сергеевича. Так что в этот раз чай был почти совершенно безобидным. Однако после третьего глотка Петр Сергеевич почувствовал себя плохо, упал на пол и приказал долго жить.

Варвара Тихоновна ничего на это не сказала, и лишь тяжко вздохнув, ухватила Петра Сергеевича за ноги и отволокла в подвал, где уложила тело среди других бывших воздыхателей в количестве пятнадцати человек. После чего отправилась в хозяйственный магазин за новой порцией купороса.

Дмитрий Петрович долго и с сомнением рассматривал в зеркале малопривлекательную рожу Дмитрия Петровича, порываясь то врезать по ней кулаком, то натурально плюнуть.

Он даже показал ей язык и умудрился сложить из пальцев довольно витиеватую фигу.

Однако складывалось такое впечатление, что роже в зеркале все эти оскорбительные выпады Дмитрия Петровича были до глубокой фени. Она невозмутимо взирала на Дмитрия Петровича высокомерным взглядом и даже, кажется, насмехалась, что приводило того в еще большее бешенство.

И в какой-то момент, разгоряченный Дмитрий Петрович, все же не сдержался и довольно смачно плюнул. И немедленно получил в рыло. Да так, что не удержался на ногах и плюхнулся на пол.

Такого коленца со стороны собственного отражения в зеркале он, конечно, никак не ожидал, отчего пришел в полную растерянность и даже немного поскучнел.

Но, вскоре взял себя в руки, и тихонько поскуливая и потирая начисто расшибленный нос, поднялся на ноги и побрел на кухню заваривать кофе.

Собрались как-то Валерий Евгеньевич и Изольда Богдановна вместе отужинать.

Валерий Евгеньевич, будучи человеком не стесненным в средствах, настаивал на какой-нибудь ресторации, тогда как Изольда Богдановна, делано обижаясь, что мол де Валерий Евгеньевич не доверяет ее кулинарным способностям, настаивала на ужине при свечах в домашней обстановке. Валерий Евгеньевич в душе порывался, конечно, высказать Изольде Богдановне какую-нибудь едкую колкость, но будучи истинным джентльменом, разжал кулаки и, сплюнувши, уступил даме в ее просьбе. И таким образом, встречу обозначили на восемь часов вечера в апартаментах Изольды Богдановны.

К назначенному времени Валерий Евгеньевич, весь напомаженный, что пудель Изольды Богдановны, явился в апартаменты, имея по разным карманам от трех до пяти бутылок водки и банку рижских шпрот. Изольда же Богдановна, к приходу дорогого гостя, накрыла настолько шикарный стол, что казалось, будто Валерий Евгеньевич должен был явиться, как минимум, в десяти экземплярах.

Обменявшись некоторыми любезностями, влюбленные запалили свечи, от количества которых, если смотреть издали, можно было подумать, что горит небольшой городишко, и сели ужинать.

Вечер протекал приятно и стремительно, подобно бурной речке грохоча на виражах. Валерий Евгеньевич несколько раз порывался надавать плюх Изольде Богдановне, будучи недовольным тем, что она лакает водку целыми стаканами, тогда как он больше стопки за раз осилить не мог.

Изольда же Богдановна быстро хмелела и лепетала всяческие гадости про Валерия Евгеньевича, за то что он, мерзавец эдакий, кроме как к принесенным шпротам, ни к чему из вкусно приготовленной еды более не притрагивается. В ответ Валерий Евгеньевич рычал что-то про «зенки» и «поменьше мечи», и с остервенением тыкал вилкой в шпроты.

От трех до пяти бутылок водки кончились очень быстро и бурная река, после очередного грохочущего виража обратилась в тихую заводь.

Валерий Евгеньевич, совершенно не пойми чем взбешенный, вызвал такси и уехал кутить в ресторацию.

А Изольда Богдановна, мучительно стонала в уборной, и сквозь слезы пыталась сообразить, что пошло не так…

– Ох, Манька, че щас было!

– Чаго?

– Да Васька в кузьню прибег и к Грине-кузнецу целовкаться полез!

– Ох, шо делается-то! И шо Гриня?

– А шо Гриня? Сначала малость кувалду из рук выронил, ну а потом-то Ваське зубы-то пересчитал и в бочку с водой макать начал.

– Да ты шо!

– Ага! Одной рукой Ваську за ногу держит и в бочку, значить, макает. А другой рукой, как Васькино рыло из воды покажется, лупит по зубам!

– Ах ты ж госпади!

– Ага! А Гриня, значить, макает и приговаривает: шо ж ты, мол, черт плюгавый при людях миловаться лезешь? Уж прямо, дескать, и невтерпеж вечеру дождатьси? И хвать по зубам и снова, значить, в бочку…