Григорий Жадько - Откровенные романы

«Чепуха на постном масле!» – сказал я себе, потом сделал усилие, улыбнулся и отвел в сторону железный рычаг. Нагретая за день вода, приятно льнула к телу, холодила старый шрам на груди. Большим розовым мылом, с запахом лаванды, я помыл голову. Тело – просто сполоснул водой. Когда я насухо вытирался, опять какой-то неясный стук или шорох привлек мое внимание. «Все-таки что-то мне постоянно грезится! Ну и пусть! Может мыши. Ежик. Да все что угодно!» – пронеслось у меня в голове, и наскоро одевшись, я отправился в дом.

Маша меня уже ждала. Настроение у нее не улучшилось, судя по всему, но она старательно демонстрировала передо мной – обратное.

– Ну, наконец то, мой милый наплескался!

– Именно так – как вы говорите! – бодро промолвил я.

Я выглянул на широкую длинную веранду. В углу, на жардиньерке, стояли горшки с цветами. У дальней стены – притулилось плетеное кресло-качалка. Овальные итальянские окна были распахнуты. С террасы открывался прекрасный вид на Финский залив. В светлой воде бледно плавилось солнце, и совсем далеко, тарахтел почти не видимый рыбацкий баркас. Если бы не чужие взгляды с улицы, можно было бы устроиться и здесь на ветерке.

Я с сожалением вернулся в наше сумрачное жилище. Стол порадовал меня. Во всем чувствовались заботливые женские руки. Тонкие пластинки ветчины – были переложены свежими огурчиками. Чуть поодаль, лежали пальчики охотничьих колбасок. По центру – стояла тарелка с запеченной радужной форелью украшенная дольками лимона. Отдельно высилась ваза с фруктами. На сладкое – были эклеры, крекер и немецкие галеты.

– Может, мы начнем с вина. Правда, оно теплое, – предложила Маша.

– Пойдет. Давайте я открою.

– Не уверена, такое не такое? Выбирала. Очень хотелось угодить. Две бутылки взяла.

– Маша! Даже «казенка» необыкновенно хороша, когда барышня нравится. А уж если нет, так тут уж ничего не попишешь. За что пьем?

– За встречу!

– Хочу за любовь!

– Нет. За встречу будет, как-то лучше. Нельзя так словами бросаться, походя, – промолвила она в смущеньи.

– Значит за многострадальную встречу! Ура!

– Nous vaincrons! ( Мы победим. фр .) Ура! Ура!

– Нет, вино совсем не хуже сударыня. Вы угадали.

– Я так старалась! Вы бы только знали, как я готовилась!

Лицо у Маши приняло естественный оттенок бледности. В нем читалась начитанность: Чехов, Толстой, Куприн – и в глазах была та особая утонченность, что так нравится нам мужчинам и которая ничего общего не имеет с пошлостью и развязностью. Наверно только русские женщины могут быть так возвышены, чувственны и готовы на самопожертвование.

– Почему-то вы мне сейчас напоминаете гимназистку, – сказал я и улыбнулся.

– Это не так давно было. Я иногда смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Неужели это и, правда, я. Совсем взрослая стала: и не нужно отпрашиваться у матушки, и по любому пустяку держать ответ.

– Ваша мать тоже была строгая?

– Ну не без того. Тогда мне это казалось естественным, а вот сейчас – вспоминаю те годы и думаю, все же ребенок есть ребенок и на одних запретах, строгости и послушании нельзя строить взаимоотношения в семье. Но детство прошло, как прошло и ничего не вернуть, тем более, ее уже нет с нами и поминать ее плохо, не хотелось бы. Люди такие разные.

– Это верно. Сколько людей – столько характеров.

– Одного я ей простить не могу, что когда она заболела, так скоропалительно приняла решение и отдала, буквально выпихнула меня замуж. Ей казалось главным – до своей смерти – обязательно увидеть меня под венцом.

– Это был брак по расчету?

– Ну, в общем, да и нет.

– Это как?

– Ну, если в расчет брать деньги – у моего мужа никогда не было больших денег. Он государственный чиновник средней руки. Из хорошей семьи. У них дом на Мещанской с братом наполовину, которые они сдают и имеют доход. Ну и жалование, взятки, подарки, подношения от просителей. Я это все ненавижу. Он знает это и, тем не менее, каждый вечер перечисляет мне: кто, сколько, и за что, ему вручил… ту, или иную сумму. По натуре он не злой, но меня рассматривает, прежде всего, как вещь – которую можно употреблять, прежде всего, для одной цели. Думаю, вы догадываетесь. Я его никогда не любила, да что там любила – даже не испытывала симпатии. От бессилия и беспросветности – мне порой, даже хочется наложить на себя руки. Конечно, я этого не сделаю, но мысли такие – сами по себе ужасны и недостойны меня. Ведь я тоже человек и меня, хоть самую малость, можно уважать, считаться со мной.