Кирилл Леонидов: 13 дней и 12 ночей идеального мужа. Проза: юмор и не только

В этот же поезд, в тот же самый вагон, садился и командированный Петр Афанасьевич Лямин. Человек серьезный, работник акционерного общества сорока лет от роду, он думал непростую думу: в его портфеле был вексель Сбербанка на пятьсот тысяч рублей. Просил руководство дать машину, но директор возмутился:

– Да ты что, бензин такой дорогой! Да и мало ли, авто есть авто. Авария – и сам пропадешь, и вексель может пропасть. А поездом надежно и спокойно. Сядешь в купе, ботинки снимешь, растянешься на полке и бай-бай. А утром глаза открыл – уже приехали, ценности и документы на месте. Я, например, всегда в ответственных командировках предпочитал поезд – самый надежный вид российского транспорта. Так что валяй и ни о чем не беспокойся.

Но Лямин так не считал и тревожился не на шутку: отлучиться будет невозможно ни на минуту, потому что нельзя оставлять без присмотра портфель, ведь как назло именно в этот момент именно в этом поезде и вагоне отыщется тот самый роковой злоумышленник. В расстроенных чувствах заходил он в вагон, и сердце томилось, а в это самое время флюиды опасности (согласно установленному опытным путем, но малоизученному человечеством закону, который окрестили законом бутерброда) уже искали вибрации его перепуганной души. Чего больше боишься, то и случается. А может, все же пронесет? Только бы попались порядочные соседи по купе…

Среди прочих в вагон вошли молодой человек, восемнадцатилетний студент Эдуард Сосновский, и его английский друг (ровесник, приехавший к нему в гости) Фил Маккорник. Они были друзьями по Интернету и одному увлечению (оба скауты), то есть члены молодежного всемирного движения, вроде пионерского. Скаут значит «разведчик», не по-настоящему, а так, по-детски, человек, который должен уметь преодолевать трудности. Фил (когда Эдуарда не было дома, и не смотря на все его предостережения), абсолютно не зная русского языка, упрямо мотался по улицам города поздними вечерами, заходил в магазины, пытаясь делать покупки и смущая продавцов англоязычной речью, а однажды попал даже на местный городской пляж, где вообще заблудился. Когда Сосновский, связавшись с ним по сотовому, нашел его, тот восторженно твердил только одно:

– Гут сафари, вэри интрастинг!

Решив показать Филу еще один город, Эдик надеялся и параллельно удовлетворить исследовательский голод наивного иностранца. Сказал ему перед дорогой по-английски:

– Я тебе такое сафари покажу – всю жизнь вспоминать будешь. Это тебе покруче пирамид ацтеков!

– Что есть такое? Мы опустимся в городской коллектор?

– Зачем в коллектор? Мы поедем в русском поезде.

– Разве поезд есть сафари?

Сосновский загадочно ответил:

– Долго объяснять, на месте все сам увидишь. Прощаясь с родственниками, в вагон спешил еще какой-то мужчина. Он наскоро перецеловался со всеми и вдруг, по-детски стеснительно улыбнувшись, сказал:

– В туалет я очень хочу, в вокзале-то забыл.

Но ему хором возразили:

– Давай, давай в вагон, уже времени нет. Поедешь и тогда сходишь. С богом!

С богом… Поезд был проходящим и должен был, простояв всего минут десять, тронуться в путь.

Охлопков с женой зашли в вагон первыми. Проводница, открывшая им дверь, пока они взбирались по крутой лестнице, куда-то исчезла, не проверив у них билеты (наверно, вернулась в свою комнату досыпать, так как ее помятое лицо свидетельствовало о крайней усталости). В вагоне было тихо, пассажиры спали, свет плафонов бледно, но вполне достаточно для передвижения по вагону освещал путь. Только из какого-то купе временами доносился смачный храп. Александр и Екатерина знали, что у них места в первое по ходу вагона купе, но там было закрыто. Охлопков осторожно постучал.

– Громче, а то мы так в коридоре ночевать останемся! – сказала ему с укором Екатерина.

Охлопков стал стучать сильнее. Никто не отреагировал ни в этом купе, ни в помещении проводников. На супругов напирали другие вошедшие пассажиры. Кто-то недовольно крикнул:

– Ну неужели вы не можете открыть купе?

«Вот оно, началось…» – пронеслось в голове у Саши. Он с досадой и мольбой посмотрел на дверь проводников, и (о, удача!) дверь открылась, показалась лохматая голова проводницы. На ее заспанном лице обозначалось страдание от недосыпа и презрение к побеспокоившему ее Охлопкову. Она секунду смотрела на него похмельными, но очень представительными глазами некогда весьма привлекательной дамы, чем-то напоминающей по внешности Валентину Терешкову.