Анатолий Долженков: Житейские истории. Юмористическая проза. Рассказы. Том 1

При виде дамы в мундире с железнодорожными знаками различия, негодование у невыспавшихся участников движения по рельсам достигло высшей точки кипения. На неё, здесь же, все и набросились с упрёками. Мол, что это происходит на подконтрольной ей территории? Воры обувь прут у живых людей, погибели на них нет. Проводница, ничего о ней плохого сказать не могу, жалобы и оскорбления выслушала с интересом, но помощь обещала только моральную.

– Нет, – говорит. – Дорога за обувь ответственности нести не может. Если, – говорит, – мы за каждый шнурок платить станем, то разоримся к чёртовой матери. Тем более, поскольку эти пострадавшие находились накануне в таком безобразном виде с полной потерей чувствительности, что даже не услышали, как у них обувь уносили, то пусть или пьют меньше, или вообще в ботинках спать ложатся. Я, – говорит, – удивляюсь, как их самих не вынесли вместе с обувью.

– Умная какая, нашлась, – обиделся тот, у которого вместе с ботинками ушли и носки. – Нам выходить через пару часов. Как же мы в таком полуразобранном виде по перрону передвигаться будем?

– А это опять же не моё дело кто во что обут, – безапелляционно отбрила проводница. – Йоги индийские вообще понятия не имеют, что такое ботинки. Так всю жизнь босиком и ходят: то по битому стеклу, то по углям раскалённым. А вы по гладкому перрону каких-нибудь сто метров пройтись затрудняетесь.

Один из пострадавших от такой трактовки вопроса даже в лице изменился. У него на зелёном фоне лица пошли разноцветные разводы от злости.

– У этой проводницы, наверное, не все дома. Растрясла интеллект, находясь в постоянном движении, – прошептал он слабым голосом. – На дворе февраль месяц, а она заставляет нас без ботинок по перрону гулять. Вот дурища-то.

– А ну вас к дьяволу, – обиделась проводница. – Это ваши проблемы и меня они не касаются. Своих дел по горло. Но только предупреждаю, поезд на станции Белгород, где вам выходить, всего двадцать минут стоит и ни минутой больше. Так что за этот короткий отрезок времени попрошу очистить вагон от вашего присутствия или оплатить дороге дальнейший проезд. И вообще, граждане пострадавшие, может быть, чай закажете, а то вон у вас какой нездоровый цвет лица. Да и не спит уже никто в вагоне. Всех разбудили своими воплями.

Так и не дождавшись вразумительного ответа на прямо поставленный вопрос о чае, она покинула несчастных командировочных в полной панике и состоянии близком к обморочному. Хорошо, что случай этот в плацкартном вагоне произошёл. Народ здесь подобрался не чёрствый и бесчувственный, а душевный и отзывчивый. Соболезнуют пострадавшим по поводу пропажи, хлопочут, свою обувку двумя руками придерживают так, на всякий случай. Неизвестно, сколько бы времени вся эта неразбериха и кутерьма продолжалась, если бы не один опытный мужичок с третьей полки. Он то и нашёл выход из пикового положения.

– Вы, – говорит, – хлопцы, без толку по полу не ползайте. Прилипли ваши ботиночки к чьим-то нехорошим рукам безвозвратно. Мой совет такой вам будет: найдите пару комнатных тапок и пошлите гонца в обувной магазин на ближайшей станции. Но придётся вам добровольца в своих рядах поискать, поскольку вряд ли кто другой на такой подвиг бесплатно польстится.

По сказанному и получилось. У одного из пострадавших нашлись комнатные тапки. Ему-то и выпало бежать на ближайшей остановке за обувью. Принёс каждому по паре, к всеобщей радости. Но хочу заметить, что в те времена обувь так дорого не стоила, как нынче. На ту сумму, что они четыре пары обуви приобрели, сегодня можно обуть разве что одноногого инвалида, да и то с преогромным трудом. Я, кстати, с тех самых пор без тапок в командировку ни ногой. Какая-никакая, а всё-таки обувь в критической ситуации. Вот так всё благополучно в плацкартном вагоне завершилось. А случись такое в вагоне купейном или спальном – пропали бы мужики. Там же простому человеку не достучаться и не допроситься в экстремальной ситуации. Хотя простые люди вряд ли могут оказаться в числе пассажиров дорогих вагонов. Не по карману им это удовольствие.

Но бывают, правда, и другие случаи, когда вместо поддержки и сочувствия можно получить всеобщее неодобрение и, что там скрывать, даже осуждение с угрозами физического насилия. Подобный инцидент случился со мной и моим товарищем в плацкартном вагоне по пути следования в служебную командировку в город Хмельницкий. А дело было так. Мой попутчик и приятель, Николай Иванович Рогов, человек душевный и компанейский. Отзывчивый, одним словом, человек. Бывать с ним в командировках одно удовольствие. Весёлый и остроумный, он всегда готов поддержать любую компанию, перекинуть рюмочку-другую в ротовую полость и с пользой для здоровья, всё это дело основательно закусить под дорожные разговоры о том, о сём, об этом. А поездка выпала именно на тот исторический момент, когда партия и правительство бывшей большой страны ввязалось в бесперспективную борьбу за трезвость. Бросилось спасать свой утомлённый перестройкой народ от беспробудного пьянства и алкоголизма, как впоследствии выяснилось, для его же пользы. Чем это мероприятие завершилось, наверное, все помнят? Совершенно верно. Братские народы разбежались по республикам, дабы больше не создавать опасного прецедента и исключить возможность повторения эксперимента на пьющих людях. А вы думали, они хотели независимости? Почему же, тогда, все снова здесь? То-то. Николай Иванович, слабо представлявший себе нормальную человеческую жизнь в трезвом виде, совершенно справедливо полагал, что если иногда и выпадал какой-либо чёрный день, в который не удавалось расширить сосуды приемлемой дозой спиртного, то его можно было считать пропавшим и окончательно вычеркнутым из жизни. Ну, а тем более как не выпить в дороге в предвкушении такого ни с чем несравнимого счастья, как недельная разлука с семьёй. Подобного рода отношение к себе и окружающим он вообще считал кощунственным.