Елизавета Аистова - Игра воображения. Роман

У Саши Соловьевой в начале марта 95-го вышла книга в тонком пестром переплете. Она подарила роман Василисе с дарственной надписью: «Милой Василисе – на добрую память – дружески – Саша». Роман оказался увлекательный, Василиса дочитала его до конца, но ей показалось, что на жизнь у Саши получилось не очень похоже.

Василисе хотелось, чтобы горы зимнего снега поскорее растаяли, и снова стало тепло. А весна не спешила, по-прежнему лежал снег, и даже на 8 Марта ударили морозы. Руки замерзали в перчатках, а кожа на руках огрубела и стала сухая-сухая, с кровоточивыми трещинками, хотя Василиса несколько раз в день мазала руки кремом.

Во второй половине марта Василису вместе с другими сотрудниками пригласили на вечеринку в кафе. Среди людей, к которым привыкла, она чувствовала себя уютно и раскованно. Много танцевала, смеялась, даже хохотала. С ней разговорился Борис Борисыч, который на работе всегда был очень занят, и Василисе казалось, что он ее не замечает.

– Почему тебя назвали Василисой? Мне нравится. Нестандартно. Колоритно.

Борису Борисычу на вид можно было дать больше тридцати лет. Василиса считала, что это уже преклонный возраст, но Борисыч ей нравился. Он умел смешно рассказывать, шутил.

– Тебе сколько лет? – спросил он.

Когда Василиса ответила, с улыбкой сообщил:

– А мне тридцать шесть.

Василису поразили его интеллект, умение говорить о живописи, об архитектуре – о том, в чем она не разбиралась. Внешне он был абсолютно обыкновенным человеком, на которого она бы не стала обращать внимания. Среднего роста, рыжеват и бледнокож, склонен к облысению. Черты лица довольно мелкие и невыразительные. Глаза светло-зеленые или зелено-серые. На широком лбу – целая компания горизонтальных морщин. Когда он разговаривал, часто они собирались в «гармошку».

На следующий день Борис Борисыч поздоровался с ней на работе приветливо, хотя он по-прежнему был очень занят, но теперь смотрел на Василису одушевленно, внимательно.

– Пообедаем вместе, – как-то предложил он.

Борис Борисыч кивнул на ее соглисие и, казалось, тотчас забыл о ней. Василиса толком не знала, что входило в обязанности заместителя директора компании, но поняла, что эти обязанности неплохо оплачивались: обедать Борис Борисыч повел ее в очень приличное кафе, куда Василиса никогда не заглядывала, питаясь взятыми из дому бутербродами. За обедом он увлеченно говорил об искусстве, о литературе, интересовался Василисиными пристрастиями.

– Ты что предпочитаешь? Русскую классику, зарубежку, фэнтэзи, сказки?

– Из сказок я уже выросла, – укоризненно сказала Василиса. – Люблю кое-что из классики, кое-что из современной прозы.

– Я иногда читаю детективы, под настроение, особенно в дороге. А люблю Фейхтвангера и особенно Пруста.

– Совсем не знаю этих авторов, – призналась Василиса.

– Тебе Пруста читать, пожалуй, рановато. Не понравится. А Фейхтвангера почитай. «Гойю», например. А как ты относишься к Достоевскому?

– Я не могу сказать, что люблю Достоевского, но «Идиота» и «Братьев Карамазовых» прочла с интересом. Оторваться не могла. Наверное, я не все в них поняла, но мне понравилось. Я в книге живу , представляю все себе до мелочей, и, если перечитываю, словно вижу знакомую картину… В романах Достоевского мне скучны религиозные рассуждения. У него герои экзальтированные, с надрывом. Все время друг другу исповедуются, как в церкви. А вместо духовника – Федор Михайлович…

– Достоевского многие не любят. Прежде всего, из-за жизненных мерзостей, которые он вытаскивает изо всех углов и заставляет тебя на них смотреть. Но когда тебе плохо, ты читаешь о том, как другим еще больнее, еще хуже, ты раскаиваешься в своей слабости и понимаешь: надо барахтаться, бороться и жить дальше. Меня Достоевский несколько раз спасал от депрессии. Каждый роман Достоевского – борьба с бесами. В нем самом, в его персонажах и в каждом из нас. Достоевский оставляет своим героям и читателю свободу выбора: как жить, куда идти… Кто, по-твоему, выше, Толстой или Достоевский?

– В Толстом меня тяготит его желание поучать, – ответила Василиса. – Если не поучает, если в нем побеждает художник, я люблю Толстого. По-моему, «Анна Каренина» более гармоничный роман, чем «Война и мир». Хотя в «Войне и мире» есть гениальные куски. Помните эпизод дружбы княжны Марьи и Наташи после гибели Андрея? Они почти без слов понимали друг друга… Или Пьера с сопливым ребенком на руках? Если бы Толстой выкинул страницы своих рассуждений о том, что движет историю, роман бы выиграл… А почему мне не понравится Пруст?