Коллектив авторов - Шутить изволите? Юмористическая проза. Коллективный сборник

– Европа! Как бы мне так сделать, чтобы Русь моя родная с тобой сравнялась, – задумчиво произнес Петр I и, скатав карту в рулон, засунул ее за пазуху, – Сравнялась, а потом – и превзошла!

Царь в задумчивости мерил комнату шагами, не обращая на меня и стражников внимания.

– Бороды я им отрубил, длинные рукава срезал. Новый год перенес, а что толку! Как были неучами ленивыми, так и остались! – с этими словами он уперся взглядом в стражников. На минуту мне показалось, что он им карту эту скатанную… ну показалось, слава Господу.

– Чего вам?!

– Вот. Глупости всякие на листках писал и по столбам прибивал, – ответил один из стражников и потащил меня за шиворот вверх, – Называет себя как-то странно.

Я не позволил им самоуправствовать и гордо вскочил на ноги.

– И ничего странного, великий царь! Журналист я! Жур-на-лист.

– Журналист, говоришь? Точно! Журналистов мне только не хватало!

– Что, казнить его? – странные у них тогда порядки были, у стражников.

– Зачем же казнить?! Пускай на благо родины трудится! – Петр I говорит, а у меня как от сердца отлегло, – Будем с тобой, журналист, народ просвещать. Газету сделаем для всех!

– Для всех? А как же назовем, газету? – растерялся я.

– А так назовем, чтобы даже глупому понятно было, про что газета. И запоминалось чтоб. Пиши, давай.

Я сбивчиво достал из кармана листок и карандаш: волновался.

– Ведомости… – медленно, с расстановкой продиктовал царь, – Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и в иных окрестных странах!

Я записал и понял, что если бы не моя машина времени, не бывать журналистики на нашей земле!

Не хмыкай, Якоб, радовался я не долго. Заставили меня работать день и ночь. Пришлось срочно сбегать. Вот только еще плохо управлял машиной времени. Хотел в сегодня попасть, да перекрутил чуток…

29 мая 1769 года я оказался в Санкт-Петербурге. Вот только осознал свою промашку я не сразу. Думал, только месяц перепутал – оказался в зеленых кустах, ободрав себе все что можно. А в декабре, как известно, кусты не зеленеют.

Не успел я выбраться из кустов, как услышал недовольное мяуканье в три кошачьих голоса. «Откуда здесь столько кошек?», удивился я, оглядываясь вокруг. То, что я увидел, отвлекло мое внимание от всех представителей рода «крысоловителей». Передо мной был Зимний Дворец! Бросьте свои усмешки, Дмитрий. Он был совершенно другим: огромный, высоченный дворец в желтоватых тонах, на месте той, извиняюсь, развалюхи, которую мы можем наблюдать сейчас. Вы не представляете, как этот факт взбудоражил меня! Энтузиазм заставил мои ноги бежать вперед, к прекрасному зданию, а точнее – к прекрасному отрытому окну, манящему своей открытостью.

Нет, дорогие друзья, я не мог думать ни о чем, кроме чистоты эксперимента, влезая в императорские палаты! Да и кусты, в которых я оказался, были зелеными, а дворец – Зимним. Эта мысль подталкивала меня по пути в юго-восточную часть здания. Но как же я был удивлен, внезапно столкнувшись со статной пышнотелой дамой, при входе в чью-то спальню. Как оказалась, спальня принадлежала Самой императрице. Хуже было то, что дама, на которую я налетел в порыве исследовательской экзальтации, была хозяйкой комнаты – Самодержицей Всероссийской.

О, как же я был напуган и восхищен! Переводя взгляд от сияющего белизной декольте, затянутого тугим серебристым корсетом, к сверкающим яростью глазам, я ждал, что она закричит. Но нет, это вам не владелица лавочки в панталонах, но владычица империи целой!

– Как вы посмели нарушить покой моей опочивальни, сумасшедший стервец! Словно вор подкрались к самой Екатерине Великой! – дама опустилась в кресло со всей грацией, свойственной только ей одной.

Я замер, не зная, что ответить. Внезапно Екатерина предложила мне зайти в комнату и прикрыть дверь. Присев в кресло напротив, я сделал попытку представиться, но императрица перебила меня.

– Я знаю, кто вы. Сын Михаила Ломоносова, не так ли? Ах, смерть великого ученого поразит кого угодно… Пришли поблагодарить за ту честь, которой я удостоила вашего батюшку перед кончиной?

От таких признаний я растерялся еще больше. Но научный интерес поборол страх узнать свое будущее.

– Простите покорно, – извинился я, – Василий Ломоносов, в честь дедушки. Я хотел бы узнать о бумагах отца, о судьбе его работ.

– Ох, ну зачем вам это, – внезапно раскраснелась Екатерина, – Мы с вами почти ровесники, а вы безрассудны, словно юноша! Влезли во дворец через окно, нашли мою опочивальню… Да-да, я видела вас и ждала. Неужели все из-за бумаг отца?