Олег Лукойе: В позабытом Богом месте. Ироническая поэзия, юмор, пародии

Слава – героям! Снова
люди кричали вокруг…
Гордо шагал Семён Помидоров.
Думал, что это ему…
2014

(Да простит меня Пушкин)

Боря матом небо кроет.
Сильно чешутся мудя…
Словно звери землю роют.
Парень плачет как дитя.

Отдохнёт слегка и снова —
поперёк и вдоль волны…
Наловился вшей лобковых.
Аж шевелятся штаны.

Выпей, Боря! Вот и кружка.
Бабы, Боря, вечный зуд.
(вспомни чем закончил Пушкин)
До добра не доведут.
2009

Два друга запойных, Кирилл и Мефодий,
сидели, как водится, в пьяном дыму.
Девятые сутки небриты, в исподнем,
несли ахинею и спали в хлеву.

Над ними смеялись купцы да бояре.
Соседи кругами ходили, крестясь.
Мефодий как выпьет, так в пьяном угаре,
глаголит невнятно, словами давясь.

Да и Кирилл, если выпил, не лучше.
Мычит, как немой, да кивает башкой.
А если, уж, спьяну чего и озвучит,
то, как говорится, хоть, падай, хоть, стой.

И я вам скажу, по секрету природы,
Кирилл мог такие слога выдавать!
Он знак выговаривал мягкий и твёрдый
(не говоря уж про всякую ять).

Трезветь не хотелось им – весело вроде.
Но трудно по пьяни друг друга понять.
Вот тут-то Кирилл, а, может, Мефодий,
вдруг начал бубнить и чего-то писать.

К концу подходила вторая неделя.
Весь стол был изрезан в каких-то крючках.
Всё то, что, по пьяни, один наемелил
вторй накарябал, означив в словах.

Вот так появились смешные фигуры:
Хер, аз, буки, веди и прочая ять.
Их правда потом покромсала цензура,
но Русь научилась читать и писать.

На стенах подъездов и на заборе
мы выразить можем душевный полёт.
Вы братия наши, Кирилл и Мефодий!
За это вам слава, любовь и почёт.
2007

У меня есть доктор – друг.
Это вам не слесарь.
Первокласснейший хирург!
Двигатель прогресса.

За удачу пили с ним
перед операцией.
Он кишки мне перешил
за минут пятнадцать.

Мне не нужен был наркоз.
Мы ж с ним по поллитра…
Разбодяжили цирроз
медицинским спиртом.

В нашем тихом городке
только ветер свищет.
Друг мой, доктор, знает всех…
Жителей кладбИща.
2011

Если спросят меня – Для чего ты живёшь?
Я отвечу – а шёл бы ты лесом.
Кто ты, падла, такой, что вопрос задаешь
да с паскудным таким интересом?

Для чего я живу… А спросили меня,
для чего вы меня породили?
Может я не хотел, чтобы день изо дня,
этой шнягой мой мозг выносили?

Может, быть я хотел ветерком полевым
и под юбки заглядывать девкам?
А ты душу мне травишь вопросом тупым
И ведь точно я вижу – с издевкой.

Для чего ты ко мне прицепился, наглец?
Для чего мол живешь-проживаешь…
Просто жду. Как и все, что наступит пиздец…
Я как все.. Ни хрена я не знаю.
2013

Распустив по ветру бороду,
шёл с котомкой за спиной
по дороге, прочь из города,
мужичёк немолодой.

Взгляд печальный и трагичный
устремлён куда-то вдаль.
Под беспечный щебет птичий
нёс вселенскую печаль.

Злая долюшка мужицкая…
до каких же самых пор,
над его душой глумиться
будет взяточник и вор?

«Есть предел ли этим бедам?
Этой прОклятой нужде…?» —
Небо он спросил об этом,
выдрав клок на бороде.

Горе брызнуло слезами
по загубленной судьбе.
И горела пред глазами…
Флешь рояль в руках крупье.
2010

Мы с тобой на кухне клеили обои.
С розовым орнаментом, с голубой каймой.
Ты обои гладила розовой рукою.
Словно бархат нежной с веной голубой.

Тут-то я и вспомнил о своей измене.
Позапрошлым летом в западной стране.
Мы тогда с тобою отдыхали в Вене.
Ты тогда, усталая, отказала мне.

Разозлился сильно. Словно хрен с горчицей
ложкою столовой сдуру проглотил.
В общем, огорчился и пошёл к австрийцам…
И за оккупацию крепко отомстил.

За страну разбитую, да за покалеченных
брал поочерёдно австриянок в плен.
Австрия… Германия… Всё одно неметчина.
Шнапс, сосиски, пиво… В общем тот же хрен.