Григорий Жадько: Девичий паровозик. О странностях любви

– Это от Бога. Он всемогущ и всевидящ!

– Нет. Это от отчаяния. Не верите вы ни во что. Просто плывете по течению. Все за вас решают. Везде флажки красные. Туда нельзя, туда не ходи.

– Вот вы говорите Миша, душа сопротивляется, а умом понимаю, что вы правы. Так и есть. Что я по большому счету видела? Да ничего! Вяжу, вышиваю, прислуживаю за мужем и сильно хочу ему понравиться, даже когда мне это противно. Даже когда мы с ним вместе, брачное ложе делим, мне больше противно, чем хорошо.

– И выхода нет?

– La sortie je ne vois pas.

Я крепче сжал ее руки. Она не противилась. Лицо ее оказалось близко. Я прижался к ее горячей щеке.

– Говорите, Маша. Говорите. Я слушаю.

– О чем?

– Так просто. Мне все равно лишь бы слышать ваш голос.

– Все что мы делаем это подло.

– Я знаю.

– А от чего вы не освободите мои руки?

– Вы этого хотите?

– Я сама не знаю что хочу.

Я взял ее за подбородок и повернул к себе. Она слегка приоткрыла рот и закрыла глаза. Я коснулся ее воспаленно сухих губ. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я целовал ее долго упрямо, пока ее губы немножко не распухли, а дыхание не стало горячим и прерывистым. Наконец она усилием воли легонько оттолкнула меня, и сев в угол заплакала.

– О чем вы плачете? Зачем вы плачете?

– Я ничего не могу. Все во мне восстает. Все сопротивляется. Я хочу обратиться к царю нашему небесному за спасением. Это насилие надо мной. Это все пошло. Пошло! Да! И другого слова я не нахожу. Если вы хоть чуть-чуть уважаете меня, вы сейчас же должны уйти. Слышите. Я не могу вас выгнать. Вы сами это должны сделать. Прошу вас. Заклинаю всем святым!

Я подошел. Опустился на колени. Поцеловал ей руки, и каждый пальчик в отдельности. Встал. Поклонился и вышел в коридор.

Проводник уже зажег тусклые фонари в конце и начале вагона. Желтые пятна света, не столько освещали его, сколько давали направление движения. Я зашел к себе и стал смотреть в окно. Скоро должен был начаться Лахтинский разлив. И, правда, поезд замедлил скорость и совсем медленно вполз на 200-метровый свайный мост, который располагался параллельно Лахтинской дамбе. Сколько я не смотрел в ночь, ее не было видно, только угадывалось что-то большое и темное, что надвигалось и надвигалось на тебя, но никак не могло поглотить.

Скоро Сестрорецк. Я собрал свои немногочисленные пожитки, сложил их в желтый саквояж и присел на дорожку на краешек полки. Мыслей никаких не приходило в голову. Просто было все безразлично и пусто, как будто я находился в квартире, из которой вынесли абсолютно все вещи и даже вынули окна и двери. Сквозняк гулял в пустых комнатах, шевелил листами газет и журналов, откидывал засаленную старую занавеску из дешевого ситца, и только где-то по привычке слышалась песнь сверчка. Он один не понял, что дом покинут.

Паровоз было набравший привычную скорость, вдруг сбросил тягловое усилие, и колеса по рельсам застучали все реже и реже. Раздался громкий приветственный гудок, и он тут же задохнулся сиплым басом.

Поплыли станционные огни, мутным желтым светом заливая купе.

– Ну, вот и все! – Сказал я, поднимаясь, оглядывая второпях еще раз купе и пытаясь не скользить глазами по тонкой переборке, которая отделяла меня от девушки. Там было необычно тихо. Я нарочито громко щелкнул замком и хлопнул дверью, выходя в коридор. В ответ тишина. Я совсем медленно, как старик, шаркая, поплелся на выход и уже почти вышел, как позади себя услышал робкий щелчок и скрип открываемой двери. Я остановился, боясь обернуться. Наконец рядом у уха почувствовал горячее дыхание и громкий взволнованный шепот.

– Вы не зашли!?

– Зачем?

– Попрощаться

– Зачем, – повторил я опять.

– Пра-а-авда за-а-чем, – сказала она, в задумчивости растягивая слова.

– Так глупо.

– Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, – неуверенно промолвила она.

– На счет вас не знаю, а мне, а мне, ну как-то, – растерялся я.

– Так мы с вами и не сыграли в вашу игру на откровенность, с грустной улыбкой в голосе сказала Маша.

– Вы правы. Что-то не получилось. Наверно я зря ушел. Вы так не считаете?

Я смотрел на нее отчужденно и голос мой звучал как бы издалека, глухо.

Она ничего не ответила. Я подождал и вышел на перрон. Маша последовала за мной. Она взяла рукав моей рубашки и, отцепила серебряную винтажную запонку с зеленым дымчатым нефритом. Тугая квадратная запонка, поддалась с трудом, но ее ловкие маленькие пальчики пересилили плотную ткань.