Григорий Жадько: Девичий паровозик. О странностях любви

– Пышка, слойка. Сдобные калачи. Крендель. Плетенка. Все из Филипповской булочной, господа на выбор если желаете. – Протараторил он как пулемет заученную фразу.

– Неужели! Прямо оттуда?

– Обижаете. Настоящие парижские рецепты от придворного пекаря Филиппова. Не «сумневайтесь».

Я отложил всех наименований по одной штучке и сразу расплатился за все. Старик ушел очень довольный, подкручивая вверх усы.

– Вы совершенно зря потратились, – сказала Маша, – мне есть на ночь, думаю, совсем не стоит.

– Все нормально, может, только нужно будет чай повторить. А как вы смотрите на бутылочку Белого Сурожа из Массандры.

– Нет что вы! Это точно ни к чему.

– Я принесу, и решим.

Я сходил за бутылкой и дополнительно взял стаканы у проводника. Она смотрела во все глаза и качала головой.

– Оставьте. Вы такой молодой. Будет у вас еще повод и друзья с кем ее распечатать.

– Оружейный завод? Что Вы говорите! Я часто там бываю по делам. Поверьте скукота полная. Если вы мне составите кампанию, я был бы вам очень признателен.

– Все-таки вы напрасно это затеяли, и чай стынет.

– А мы и то и другое будем по очереди.

– Какой вы право! Так меня еще и уговорите.

– Конечно. Мне побольше, а вы давайте пригубите маленько.

– Ну, хорошо. За знакомство.

– А вы знаете, Маша, откуда это вино получило название. Что означает «Сурож»?

– Нет. Никаких мыслей

– Это древнерусское название города Судак. Видите, какое оно золотистое? А аромат? Ничего не напоминает?

– Что-то знакомое. Медовое или яблочное.

– Токайское не напоминает?

– Точно! Вы сказали, и я сразу вспомнила.

– А вообще его делают из винограда сорта Кокур белый.

Я рассказал ей, как мне довелось быть в Судаке. Про развалины Генуэзской крепости, глиняные водопроводы в горах, обычаи крымских татар. Она была очень хорошим слушателем. Кивала в такт мои словам, ресницы ее дрожали, на лице ясно читалась заинтересованность и неподдельный интерес.

– Слушайте! Мы так и допьем ваш Кокур Михаил! – Сказала она весело, и в глазах ее блеснули озорные огоньки.

– Это будет чудесно.

– Я же совсем не хотела, но вино правда, отменное.

– Расскажите о себе немножко.

– Вы считаете, это удобно?

– Ну, не знаювам решать

– Да! Да, конечно. А что рассказать?

– А вы можете быть откровенной?

– С близкими, родными наверно

– А мне казалось, что тем людям, которые точно больше не встретятся в вашей жизни можно рассказать и гораздо больше. Они не опасные. Никогда вашу откровенность не используют против вас, никому больше ни о чем не поведают, во всяком случае, вашим знакомым.

– Хм! Конечно.

– Вы мне, я вам. Такая игра.

– Даже не знаю, что вам сказать. Спрашивайте.

– Начнем с главного. Вы когда-нибудь любили?

– Mon dieu! Миша. Как вы прямо и в лоб. – Промолвила она смутившись.

– Извините. Вырвалось.

Она испытывающе посмотрела на меня.

– Нет, – она помолчала, – Конечно, нет! Ну, как можно. Об этом я не буду вам рассказывать. Все-таки вы мужчина.

– В том то и прелесть. Мы как бы поглядим на себя с позиции противоположного пола.

– Миша! Миша! Вы настойчивый молодой человек, а я слабая женщина. И все это так заманчиво.

– Решайтесь.

– Господи! Я работаю учительницей в церковно-приходской школе для девушек Новодевичьего Монастыря. У меня малолетняя дочка, недавно отняла от груди, сейчас сидит с няней. Кто бы знал, на что вы меня толкаете.

– Вы считаете поговорить о любви это недостойное занятие

– Par le chemin de Micha. тут речь не об этом.

– Ну, ваши ученицы из церковно-приходской школы не увидят и не узнают, что с того.

– А муж?

– А муж и тем более.

– Мы с вами как заговорщики разговариваем.

– Давайте тогда шепотом, – пошутил я, снижая голос.

– И все-таки нет, мой дорогой Миша. Понимаю все умом. А вот душа противится.

– Потому что ничего не было. Я уверен, вас отдали замуж без любви.

– Без любви, без любви. Вы же ничего не знаете мой дорогой. Если бы только можно было все изменить. Нет что уж там. Лучше не начинать этот разговор вовсе.

Она замолчала в волнении, подошла к проему купе, приоткрыла дверь и тут же плотно захлопнула, очевидно, убедившись, что никто не подслушивает.

– Ничего вы не знаете.

– Мне и знать нечего.

Я встал, подошел к ней, и смело взял ее за руки. Она взглянула на меня снизу вверх.

– У меня это на лице написано?!!! Что я страдаю, и у меня не было в жизни настоящей любви?

– Смотрю в ваши грустные глаза. А в них тоска беспросветная, робость и послушание.