Далия Трускиновская - Лихая звезда

Трампир молчал.

– Гервась, идем, времени нет, – снова напомнил Антон. – Ларка же, будь она неладна!.. А эти где-то в полночь будут меня искать… И те, и эти… Мобилка, блин!

В карманах нашлись новенькая зажигалка, пустая пачка из-под сигарет, два гвоздя (еще поди вспомни, для чего их туда клал), маленький моточек медной проволоки, тоже неизвестного назначения. А мобилка, естественно, осталась дома.

– Надо его еще раз встряхнуть, – решил Гервасий Архипович. – Помнишь, сколько из него денег посыпалось? Может, еще пара стольников застряла. Тогда на такси сгоняем до тебя, возьмем мобилку, и тем же такси – к Октябрьскому мосту.

И он, невзирая на слабое сопротивление, стал расстегивать куртейку трампира. Тот рывком сел, лязгнул зубами, Гервасий Архипович увернулся.

– Нет, его точно нужно поучить, – сердито сказал Антон. – Поставь-ка его на ноги, а я его…

Но поучить не пришлось. Из трампировой куртейки что-то вылетело, да со звоном, да разбежалось по бетонным плиткам. Гервасий Архипович вгляделся и ахнул:

– Да это ж мои червонцы! В кисе лежали! А киса где?!

Он полез за пазуху и вынул пустой замшевый мешочек.

– Лихо, – сказал Антон. – Так он, может, деньгами кормится? Их высасывает?

Бромпир подобрал монеты, внимательно их разглядел под фонарем.

– Нет, не погрызенные. Высосал сквозняком, это понятно, а почему не погрыз? Как это так получается?

– Он и купюры в трамвае высасывал. А их разве что жевать… – задумчиво сказал Антон и вдруг замахнулся лопатой: – Лежать, сволочь, сученок!

Трампир что-то буркнул и лег, раскинув руки.

– Нужен эксперимент, – вдруг решил Гервасий Архипович. – Я домыслился, но без эксперимента…

– Нужно флешку добывать! И Ларку спасать! – заорал Антон. – Прячь деньги, и идем!

– Ты прав, соколик. До полуночи время есть. Мы все успеем. Идем!

И Гервасий Архипович, ловко вздернув трампира на ноги, перекинул его через плечо.

– Совсем сдурел? – спросил Антон.

– Чего сдурел? Для эксперимента нужен! Я его потом сдам в штаб. Разберемся, как они, гады, это в трамваях проделывают. А потом, может, с ними как-то договоримся – чтобы их, значит, на нашу сторону перетянуть! Его, голубчик мой, отпускать никак нельзя!

Спорить было бесполезно.

Чтобы не тратить зря время, вернулись на трамвайную остановку и подобрали деньги. Антон понесся на такси домой за мобильником, а бромпир поволок добычу к Октябрьскому мосту.

Поскольку за лопату были деньги плачены, он прихватил с собой опасное орудие и оставил у себя в прихожей. Хотя время поджимало, убедился, что подушки с кетчупной Лихой Звездой исправно торчат в окне. И тогда только поспешил к Октябрьскому мосту.

Когда Антон примчался к дому, где жила Жанночка, в квартирке Сильдиной подруги уже вовсю шел допрос. Мама и папа, надолго лишенные спокойствия и жизненных сил, лежали на супружеской тахте без движения – одна эта тахта и уцелела после их буйства, а растрепанная перепуганная Жанночка кое-как отвечала на вопросы Гервасия Архиповича. Трампир был тут же, связанный тряпьем из домашнего обихода, с кляпом из толстых шерстяных носков.

– Ты, соколик? – не оборачиваясь, спросил Гервасий Архипович. – Ну, кое-что проясняется. Красавица-то наша дружка себе завела и встречается с ним ночами. Батька с мамкой заснут, а она – шасть! И хвасталась подружке, что-де красавчик писаный. А бегает к нему на Октябрьскую набережную, в тот конец, где плавучая ресторация. Там мы ее и словим. А ты, девка! Ты вперед умнее будь и со всякой швалью не дружись! Поняла?!

Жанночка, полноватая девица лет этак восемнадцати, отчаянно закивала.

Бромпир снова взвалил на плечо пленника.

– Ох, попадемся мы ментам с этим ценным грузом, – сказал Антон.

– С ментами не управиться – это совсем обалдуем нужно быть. У них дырки большие, заметные.

Потащились вдоль всей набережной к ресторации.

Так вышло, что Антон в этих краях ни разу не бывал. Когда двадцать лет назад поставили на вечный прикол древний речной трамвай и устроили там злачное заведение, он был слишком молод и не имел достаточно денег для разгула. Потом ресторация прославилась стрельбой – недели не проходило, чтобы там не палили почем зря и не сбрасывали посетителей в воду. Они стала местом встречи всей городской крутизны. Со временем крутизна поутихла, ресторация захирела, появились другие кабаки, куда более комфортабельные. Летом на суденышке еще кое-как работала кафешка для тех, кто, невзирая на запреты властей, купался и загорал поблизости. В сентябре заведение запиралось, как объяснил бромпир, на лопату: то есть, при желании можно было попасть в оба зала и прочие помещения, даже жить там.