Геннадий Мещеряков - Юмористические рассказы. Первая часть

– Тебе трудно проложить по улице асфальт? – спрашиваю.

– Конечно, нет.

– А часовенку построить?

– Еще легче.

– А больше людям, твоим же односельчанам, за арендуемую землю платить?

– Нет вопросов.

– Так в чем же дело? Начинай, а я с душами умерших договорюсь.

– Сможешь?

– Нет вопросов.

– Верю тебе, а сделаешь так, чтобы они больше ко мне не приставали?

– Еще легче.

Дня через два приехал я в школу к старшеклассникам.

– Ребята, – говорю, – человек с ума сойти может, очень уж впечатлительный. Где милосердие?

Договорились: с этого дня ни одного розыгрыша не будет.

А асфальт в селе и часовенка у кладбища появились. Повысил арендную плату за землю фермер. И все стали жить спокойно и мирно.

Я в этой истории прибавил только часовенку у кладбища. Так захотелось.

Слесарь-электрик Михалыч перерыл все старые ящики, чтобы найти нужную гайку. В слесарке чего только не было, многие годы из нее ничего не выбрасывали. Попадались детали даже от «овечек» – это такие маленькие паровозы с большими – большими трубами.

Но подобного Михалыч никак не ожидал: под пылью одного ящика он отковырнул… копейку – думал поначалу шайба. Почистил ее и застыл в недоумении: 1853 год.

Как такое может быть? Ершову всего 115 лет. В то время в степи на его месте только сайгаки бегали. Копейка была старше города на сорок лет…

Размышляя о находке, еще больше запутался слесарь. Ящику никак не может быть полтора века, он типовой, стандартный, да и люди столько не живут. Много десятилетий прошло после революции, когда сменились деньги. До сих пор не может отгадать загадку старый железнодорожник.

Еще была одна памятная находка у Михалыча. Бочку водки откопал он в тине старой балки, где вода жарким летом всегда высыхала.

Поехал тогда на рыбалку на пруд Пьяный. Просыпалось подрумяненное зарей утро. В сухой балке фиолетовые тени были гуще. Поэтому несколько раз ударил детской лопаточкой по твердому предмету, прежде чем увидел обод то ли бочки, то ли колеса.

Стало не до червей, которых здесь всегда было много. Даже вспотел от волнения, предчувствуя невероятное.

Откопал бочонок – крепкий, пузатый, наполненный какой – то жидкостью.

Говорят, жил в здешних местах помещик Жулидов. Зимой на Крещение, в награду за труд, всегда бросал в прорубь бочонки с водкой. Батраки прыгали в ледяную купель и доставали их под общий хохот присутствующих. Рядом жгли яркий костер, согреваясь.

Михалычу хватило водки на целую свадьбу, она была отменного качества из местной пшеницы.

Бочонок до сих пор цел: в нем Михалыч солит огурцы.

А копейку он подарил внуку и теперь тот, показывая раритет другим, озадачивает их: как могла попасть царская копейка в железнодорожные мастерские города, которого еще не было.

Такое объявление в нашу газету еще не давал никто. Это была изысканно одетая рыжеволосая женщина, одни ее туфли «перетягивали» мои жигулевские колеса вместе с запаской. Точеная фигура оттопырена и выпячена где надо. Ногти обоюдоострые – наверняка с многих сняла скальп.

– Ищу работника не слишком дорогого, чтобы в огороде копался, ухаживал за ребенком, – сказала.

– Балду подразумеваете? – подначил я.

– Нужен опытный огородник: цветочки там, огурчики. Такие объявления даете?

– Попробуем. Кстати, я не случайно Балду упомянул. Есть у меня на примете такой человек. Безработный, но с определенным местом жительства. Силища в нем: мой «жигуль» на спор за передок поднимает. И сельхозинститут за плечами. Просто невостребованным стал в период агрореформ.

– Не бузотер?

– И мухи не обидит. Мы вместе с Агроном Иванычем в армии служили, – успокоил я женщину.

– Как же его зовут-то правильно? То Балда, то Агроном Иваныч.

– Это наши солдатские прозвища. Виктор он. Виктор Иванович Балдин. Ученый агроном, профессионал. Однажды весной, в свободное от дежурства время поднялись мы с ним на лысую, обросшую ельником сопку, где гулял ветер, и можно было рукой дотянуться до облаков, – начал я пиарить друга. И лишь одичавшее эхо вторило стонам падающих от старости деревьев и передразнивало всех, кто пищал и шумел в чащобах. Первозданный мир, какого черта мы нарушали его, прячась от своих и чужих в подземных шахтах – схронах.

– Поредела тайга, вся в плешинах, – буркнул, осмотревшись Балда, достал из сумки саперную лопатку и, встав на колени, начал копать землю.